С.В.Волковъ

Русское освободительное движенiе на вѣсахъ исторiи

До настоящаго времени исторiя Русскаго освободительнаго движенiя II Мiровой войны остается, пожалуй, самой малоизвѣстной темой для россiйскаго населенiя, хотя по масштабамъ и историко-политическому значенiю его трудно вычеркнуть изъ исторiи страны. Вообще все, что связано съ исторiей войны представляетъ для современной идеологiи «зону повышенной опасности». Для этого есть какъ субъективныя причины (участники событiй часто еще активны въ политикѣ), такъ и объективныя (современный мiръ цѣликомъ обязанъ своимъ положенiемъ итогамъ минувшей войны, и любой пересмотръ созданныхъ стереотиповъ означаетъ посягательство на нихъ).

Вотъ почему, если послѣсовѣтскiй (а на самомъ дѣлѣ все еще совѣтскiй) человѣкъ сейчасъ привыченъ къ информацiи о звѣрствахъ коммунистическаго режима, кое-что знаетъ о подлинной исторiи гражданской войны и русской эмиграцiи, то информацiя о томъ, что въ первыя недѣли войны населенiе встрѣчало нѣмецкiя войска хлѣбомъ-солью и разсматривало ихъ какъ освободителей воспринимается (если вдругъ откуда-нибудь доходитъ) какъ откровенiе или завѣдомая ложь. Такiя книги, какъ «Исторiя власовской армiи» Й. Хоффмана и «Генералъ Власовъ и русское освободительное движенiе» Е. Андреевой въ Россiи почти не извѣстны никому, кроме спецiалистовъ. Совѣтская пропаганда настолько успѣшно сдѣлала свое дѣло, что массовое сознанiе не способно даже задуматься надъ фактомъ участiя болѣе миллiона совѣтскихъ военнослужащихъ въ войнѣ на сторонѣ Германской армiи. Ничего подобнаго въ россiйской исторiи не было и, казалось бы, одно это обстоятельство должно навести на мысль, что что-то здѣсь не такъ, заставить задуматься о мотивахъ «предательства».

Совѣтскiе идеологи никогда не могли придумать ничего лучше, чѣмъ сводить эти мотивы къ корыстнымъ соображенiямъ. Однако Россiя много разъ воевала съ самыми разными противниками, и, никогда почѣму-то охотниковъ перейти къ врагу по этимъ соображенiямъ не находилось, хотя прежнiе противники не придавали своимъ войнамъ съ Россiей расистскаго характера^[1]. А, тѣмъ не менѣе, несмотря на всѣ обстоятельства, объективно затруднявшiя переходъ на сторону нѣмцевъ, сотни тысячъ совѣтскихъ людей съ оружiемъ въ рукахъ боролись противъ Красной армiи. Болѣе того, даже въ самомъ концѣ войны, когда ея исходъ ни у кого уже не вызывалъ сомнѣнiя, притокъ добровольцевъ въ РОА не уменьшился, въ т.ч. и за счетъ перебѣжчиковъ съ фронта. Остается только сдѣлать нелѣпый выводъ, что процентъ корыстолюбцевъ вдругъ въ серединѣ XX в. какимъ-то образомъ сказочно возросъ -- или догадаться-таки, что дѣло, можетъ быть, въ самомъ совѣтскомъ режимѣ.

Апологеты совѣтскаго режима, затушевывая сущность РОА, акцентируютъ вниманiе на томъ, что ее составляли «измѣнники» и разсматриваютъ феноменъ власовской армiи въ отрывѣ отъ другихъ частей освободительнаго антисовѣтскаго движенiя. Между тѣмъ, въ политическомъ планѣ РОА была явленiемъ того же порядка, что Русскiй корпусъ на Балканахъ, Русская нацiональная армiя генерала Б.А. Хольмстона-Смысловскаго, формированiя генерала А.В.Туркула, Казачiй станъ, XV Казачiй кавалерiйскiй корпусъ и болѣе мелкiя формированiя, въ значительной мѣрѣ состоявшiя изъ старыхъ эмигрантовъ, никогда въ Красной армiи не служившихъ, къ которымъ этотъ терминъ ужъ никакъ не примѣнимъ. То есть, въ тѣ годы существовало широкое антисовѣтское освободительное движенiе, и РОА представляла въ немъ лишь ту часть, которая состояла въ основномъ изъ бывшихъ совѣтскихъ военнослужащихъ.

То, что РОА была движенiемъ именно совѣтскихъ людей, и придаетъ особую остроту воспрiятiю ея совѣтской пропагандой, которой проще было объяснить борьбу противъ Совѣтовъ русской эмиграцiи, но оказавшейся въ сложномъ положенiи передъ лицомъ столь очевидно рушащагося «монолитнаго единства совѣтскаго народа» и его преданности «родной совѣтской власти». Какъ писалъ ген. Хольмстонъ-Смысловскiй: «Для большевиковъ это было страшное явленiе, таившее въ себѣ смертельную угрозу. Если бы нѣмцы поняли Власова и если бы политическiя обстоятельства сложились иначе, РОА однимъ своимъ появленiемъ, единственно посредствомъ пропаганды, безъ всякой борьбы, потрясла бы до самыхъ основъ всю сложную систему совѣтскаго государственнаго аппарата».

Это было движенiе людей, испытавшихъ на себѣ въ теченiе многихъ лѣтъ всѣ прелести коммунистической власти и настроенныхъ потому особенно непримиримо къ совѣтскому режиму. «Свѣжесть воспрiятiя» во многомъ способствовала активности антисовѣтской борьбы. Весьма характерно, что въ то время, какъ въ средѣ эмиграцiи къ концу 30-хъ годовъ успѣли пустить корни примиренческiя тенденцiи (особенно среди евразiйцевъ и младороссовъ), съ началомъ войны вылившiяся въ такъ называемое оборончество, то наиболѣе радикальными сторонниками пораженчества были недавно вырвавшiеся изъ Совдепiи братья Солоневичи. И. Солоневич, какъ извѣстно, не только рѣзко противостоялъ оборонческимъ настроенiямъ и отстаивалъ необходимость использовать любую возможность для сверженiя совѣтской власти, но и настаивалъ на необходимости вести активную вооруженную борьбу противъ Красной армiи, диверсiонную дѣятельность въ ея тылу и т.д. (въ нѣкоторомъ смыслѣ его можно считать идейнымъ предшественникомъ РОА). Не случайно и послѣ войны участники РОА оставались одной изъ самыхъ стойкихъ категорiй антисовѣтскаго фронта.

Очевидно также, что Русское освободительное движенiе не только не имѣло никакого отношенiя къ нацизму, но возникло вопреки ему, да иначе и быть не могло, потому что это было русское нацiональное движенiе и его цѣли и самъ фактъ существованiя находились въ вопiющемъ противорѣчiи съ идеологiей и практикой гитлеризма. Фактическая исторiя созданiя РОА убѣдительно свидѣтельствуетъ, что ея становленiе шло въ непрерывной борьбѣ между двумя тенденцiями въ германскомъ руководствѣ: партiйно-нацистской и военно-государственной. И РОА возникла при поддержкѣ именно той части германскаго офицерства, которое было противникомъ идеологiи и политики нацiоналъ-соцiалистической партiи, тогда какъ партiйно-идеологическое руководство всячески препятствовало возникновенiю РОА и тормозило ея созданiе вплоть до самаго конца войны, когда уже надеждъ на побѣду фактически не оставалось. Дѣлалось это по той же самой причинѣ, по которой власовское движенiе было столь опасно для совѣтской системы: появленiе вместо Совдепiи нацiональной русской силы сразу измѣнило бы самъ характеръ войны и неминуемо сказалось бы на ея ходѣ. По этимъ же причинамъ нацистское руководство не допустило на совѣтскiй фронтъ части Русскаго корпуса.

Среди поддерживающихъ власовское движенiе нѣмецкихъ офицеровъ было немало выходцевъ изъ Россiи, въ томъ числѣ служившихъ до революцiи въ Россiйской императорской армiи. Союзъ этой части нѣмецкfго офицерства съ русскимъ освободительнымъ движенiемъ естественъ и служилъ олицетворенiемъ тяги къ русско-германскому союзу, идея котораго, какъ извѣстно, была распространена среди правыхъ русскихъ политическихъ круговъ до и послѣ I Мiровой войны и находила откликъ и среди части германскаго истеблишмента (особенно военнаго), не связаннаго съ гитлеровской партiей. Хорошо извѣстно, кстати, что послѣ революцiи въ то время, какъ политическiе дѣятели Германiи относились равнодушно къ борьбѣ бѣлыхъ армiй съ большевиками и предпочитали придерживаться соглашенiй съ ленинскимъ правительствомъ, то цѣлый рядъ представителей военнаго командованiя и широкiе круги офицерства весьма сочувственно относились къ антибольшевицкимъ формированiямъ (состоящимъ изъ ихъ недавнихъ противниковъ и даже продолжающихъ находиться въ состоянiи войны съ Германiей), вплоть до того, что иногда вопреки оффицiальной политикѣ помогали имъ и снабжали оружiемъ. Не случайно поэтому, что именно та часть германскаго офицерства и генералитета, которая поддерживала РОА и чье пониманiе государственныхъ интересовъ Германiи, лишенное расистскихъ чертъ гитлеровскаго нацiоналъ-соцiализма, основывалось на возможности союза съ нацiональной Россiей, приняла участiе въ iюльскомъ заговорѣ 1944 г. противъ Гитлера (что еще далѣе отодвинуло возможность созданiя РОА^[2]).

Темъ не менее, отношенiе къ Русскому освободительному движенiю перiода II міровой войны и РОА въ современномъ массовомъ сознанiи остается крайнѣ негативнымъ. Въ принципѣ единственная среда, полностью съ нимъ солидарная, -- это русская бѣлая эмиграцiя и тѣ немногiя лица и организацiи въ Россiи, которыя стоятъ на позицiяхъ Бѣлаго движенiя. Еще Хольмстонъ-Смысловскiй говорилъ, что Власовъ былъ продолжателемъ Бѣлой идеи въ борьбѣ за нацiональную Россiю. Сразу послѣ войны, правда, среди части старыхъ эмигрантовъ распространился вирусъ такъ называемаго совѣтскаго патрiотизма, слѣдствiемъ чего были даже случаи содѣйствiя совѣтскимъ оккупацiоннымъ властямъ въ розыскѣ и выдачѣ эмигрантовъ второй волны и особенно военнослужащихъ РОА. Однако вскорѣ совѣтскимъ патрiотамъ, вернувшимся въ СССР, «воздалось по ихъ вѣрѣ» и это позорное явленiе, обнаруживъ свою несостоятельность, умерло. И теперь для всѣхъ нацiональныхъ русскихъ изданiй и организацiй за рубежомъ бойцы РОА - герои и патрiоты. Это тѣмъ болѣе естественно, что большинство нынѣ активной части эмиграцiи въ годы II Міровой войны либо сами принимали участiе въ антикоммунистической борьбѣ, либо ихъ потомки.

Внутри Россiи, за указаннымъ исключенiемъ, до сихъ поръ сохраняется негативное отношенiе, что совершенно понятно, ибо исходитъ изъ сущности современнаго россiйскаго общества и государства какъ все еще гораздо болѣе совѣтскихъ, чѣмъ нацiонально-орiентированныхъ. Для совѣтской же идеологiи власовское движенiе наиболѣе страшно какъ примѣръ борьбы уже въ совѣтскомъ обществѣ. Болѣе того, оно остро ставитъ вопросъ о сущности совѣтскаго режима какъ антироссiйскаго -- и это въ то время, когда онъ, эволюцiонировавъ съ конца 30-хъ годовъ въ нацiоналъ-большевицкiй, всегда выдвигалъ обвиненiе своимъ противникамъ какъ разъ въ антипатрiотизмѣ. Какъ ни смѣхотворно это звучало въ устахъ партiи, ради міровой революцiи уничтожившей россiйскую государственность (о какой вообще измѣнѣ можно было послѣ этого говорить!?), но въ условiяхъ стопроцентной монополiи на информацiю коммунисты даже бѣлымъ ставили въ вину сотрудничество съ «интервентами», а тѣмъ болѣе - РОА.

И вотъ наслѣдники пораженцевъ въ I Міровой войнѣ до сихъ поръ демагогически вопрошаютъ -- какъ же можно было выступать противъ пусть не нравящагося, но своего правительства во время войны съ внѣшнимъ врагомъ? Откровенный же отвѣтъ на этотъ вопросъ болѣе всего и невыносимъ для совѣтчиковъ, ибо онъ гласитъ: въ 1917 году было свергнуто русское правительство и разрушено россiйское государство, что было съ патрiотической точки зрѣнiя равно преступно какъ съ помощью внѣшняго врага, такъ и безъ нее. А вотъ свергнуть антироссiйскую власть въ видѣ совѣтчины съ той же точки зрѣнiя не только можно, но и должно -- любыми средствами. Признать эту логику -- значитъ признать, что Совдепiя - не Россiя, но Антироссiя. Признать правомѣрность власовскаго движенiя -- значитъ признать совѣтскую власть антипатрiотичной въ принципѣ, въ основѣ своей, а это ей -- какъ ножъ острый.

Понятно, что нынѣшняя россiйская власть, ведущая свою родословную не отъ исторической россiйской государственности, а отъ преступнаго совѣтскаго режима, вынуждена отнестись къ русскому освободительному движенiю точно такъ же, какъ относился къ нему тотъ режимъ. Потому подъ «реабилитацiю» всевозможныхъ «жертвъ политическихъ репрессiй» участники Русскаго освободительнаго движенiя не попали. Въ общемъ, это логично.

«Демократизировавшiйся» совѣтскiй режимъ реабилитируетъ необоснованно пострадавшихъ «своихъ» (реабилитацiя, собственно, и означаетъ, что они пострадали неправильно, и врагами режима на самомъ дѣлѣ не были). Но бойцы РОА, какъ и ранѣе бѣлыхъ армiй, были именно врагами и для режима «чужими», и о «реабилитацiи» ихъ продолжающимъ существовать враждебнымъ режимомъ говорить неумѣстно. Просто изъ этой ситуацiи явствуетъ, какой именно это режимъ. Если бы онъ дѣйствительно, какъ любитъ представлять, возникъ въ противовѣсъ тоталитарной коммунистической диктатурѣ, то отношенiе къ людямъ, противъ нее боровшимся, было бы, понятно, совсѣмъ инымъ.

Столь же стойкой непрiязнью къ освободительному движенiю отличается такъ называемая «патрiотическая оппозицiя» нынѣшнему режиму, идеологiей которой является нацiоналъ-большевизмъ, то есть та же самая идеологiя, которой руководствовался во время войны сталинскiй режимъ, воззвавшiй къ великимъ предкамъ, славословившiй русскiй народъ и мимикрировавшiй подъ старую Россiю -- тотъ режимъ съ которымъ непосредственно и боролось это движенiе. Для совѣтскаго патрiотизма всякiй другой убiйствененъ, ибо онъ можетъ казаться убѣдительнымъ только въ отсутствiе нормальнаго патрiотизма. Правда, обстоятельства послѣднихъ лѣтъ заставляютъ нацiоналъ-большевицкую оппозицiю создавать впечатленiе, что она объединяетъ всѣ патрiотическiя силы, и нѣкоторые ея представители иной разъ въ экспортныхъ статьяхъ, предназначенныхъ для русскаго зарубежья, отзываются о второй эмиграцiи вполнѣ благожелательно. Но безполезно было бы искать въ ихъ печатныхъ органахъ, отъ «Дня» до «Нашего современника», апологiи РОА. Въ лучшемъ случаѣ они «готовы повѣрить» въ искренность намѣренiй власовцевъ, ни мало не оправдывая ихъ дѣйствiй. Это все, впрочѣмъ, совершенно нормально, потому что люди, считающiе «своими» побѣды совѣтскаго режима, никогда не смогутъ искренне примириться съ тѣми, кто этимъ побѣдамъ, мягко говоря, препятствовалъ. Дѣло даже не обязательно въ приверженности коммунистической идеологiи, а въ принадлежности (во многихъ случаяхъ не демографической, а духовной) къ «поколѣнiю совѣтскихъ людей, боровшихся съ фашизмомъ». Даже И. Шафаревичъ -- самое некрасное, что есть въ этой средѣ, счелъ нужнымъ выразить свое негативное отношенiе къ власовцамъ какъ къ «людямъ, которые стрѣляли въ своихъ». Именно здѣсь проходитъ грань между, скажемъ, А. Солженицынымъ и «патрiотическими писателями», то есть между послѣдовательными антикоммунистами и людьми, при всѣхъ оговоркахъ все-таки принимающими «совѣтское» какъ «свое». Отношенiе къ РОА служитъ здѣсь безошибочнымъ тестомъ.

Подобно тому, какъ нацiональный характеръ движенiя не искупаетъ въ глазахъ нацiоналъ-большевиковъ борьбы РОА противъ совѣтскаго режима, такъ и борьба власовцевъ противъ коммунизма не искупаетъ нацiональнаго характера РОА въ глазахъ «демократической общественности». Нацiональные лозунги, да еще въ сочетанiи съ сотрудничествомъ съ нацiоналъ-соцiалистической Германiей вызываютъ понятную аллергiю у страдающихъ «антифашистскимъ синдромомъ». Такъ что и съ этой стороны участникамъ Русскаого освободительнаго движенiя не приходится ожидать признанiя. Въ непрiязни къ нимъ, такимъ образомъ, трогательно сходятся политическiя силы, провозглашающiя другъ друга злѣйшими врагами. Но это закономѣрно, коль скоро побѣда во II Міровой войнѣ есть равно побѣда и для людей, почитающихъ онтологическимъ противникомъ «энтропiйный Западъ», и для самого этого Запада.

Изъ изложеннаго можно заключить, что не только апологетическая, но и просто объективная оценка Русскаго освободительнаго движенiя станетъ возможной только съ окончательной ликвидацiей совѣтчины. Напрасно нѣкоторые полагаютъ, что общественное сознанiе никогда не примирится съ РОА. Психологiя общества измѣнчива, и то, что казалось общепризнаннымъ и вѣчнымъ всего лишь 10-20 лѣтъ назадъ, нынѣ воспринимается какъ чепуха, или объ этомъ вообще никто не помнитъ. Сейчасъ, особенно молодому поколѣнiю, даже трудно себѣ представить, каковы были настроенiя, допустимъ, передъ войной. Казалось, что такъ всегда и было «монолитное единство». И то, что очень значительное число людей заранѣе готово было перейти къ нѣмцамъ, выглядитъ почти невѣроятнымъ. Но такъ было.

До войны въ составѣ населенiя преобладали люди, еще лично помнящiе старую Россiю. Кромѣ того, значительная часть антисовѣтски настроенныхъ людей покинула СССР въ ходѣ войны. Это и привело къ тому, что въ обществѣ утвердились нынѣшнiе стереотипы. Коренной переломъ общественной психологiи произошелъ въ 50-60-е годы, когда, во-первыхъ, въ активную жизнь вошло первое чисто совѣтское поколѣнiе (родившихся въ 20-30-хъ годахъ), а, во-вторыхъ, произошло привыканiе къ мысли, что совѣтскiй режимъ -- навсегда. Однако въ будущемъ ситуацiя неизбѣжно изменится по тѣмъ же, отчасти демографическимъ, причинамъ. Совѣтчина, хотя и продолжаетъ господствовать нынѣ, но, что очень важно, перестала воспроизводится^[3]. Люди, родившiеся въ 50-60-е годы, представляютъ въ цѣломъ качественно иное поколѣнiе. Если изъ людей болѣе старшаго возраста только единицы имѣли силу и волю сдѣлаться настоящими антикоммунистами, то тѣ, кто заканчивалъ школу въ 70-хъ - гораздо менѣе идеологически изуродовано. Недаромъ среди нацiоналъ-большевицкихъ идеологовъ лица моложе 40 встречаются довольно рѣдко. Смѣна поколѣнiй - вообще важнѣйшая причина идеологическихъ сдвиговъ въ обществѣ. Относительно болѣе терпимое отношенiе къ Бѣлому движенiю временъ гражданской войны помимо прочаго объясняется и тѣмъ, что людей, воевавшихъ противъ него, давно уже нѣтъ, а тѣ, кто воевалъ противъ РОА -- еще живы и часто занимаютъ ведущiя позицiи въ идеологiи и культурѣ.

Не надо воспринимать современное состоянiе общественнаго мнѣнiя какъ вѣчное. Оно въ огромной степени зависитъ отъ идеологическихъ установокъ существующей власти. Могли же большевики успѣшно изображать изъ себя патрiотовъ, несмотря на свое поведенiе въ годы I Міровой войны и самую сущность ихъ доктрины, принципiально интернацiональной и антироссiйской? И ничего -- сходило! А сама война -- когда-то «вторая отечественная» -- превратилась въ массовомъ сознанiи въ позорную «имперiалистическую», такъ что подвиги на ней русскихъ воиновъ были не только забыты, а вообще потеряли право на существованiе! Это было ихъ общество и они формировали его мнѣнiе, какъ хотѣли. Когда ихъ последыши окончательно сойдутъ съ политической сцены, измѣнится и отношенiе ко II Міровой войнѣ, подобно тому, какъ нѣсколько лѣтъ назадъ стало мѣняться отношенiе къ первой.

Отношенiе къ Русскому освободительному движенiю можетъ, такимъ образомъ, измѣниться только со смѣной отношенiя ко всей II Міровой войнѣ, къ ея смыслу и итогамъ. До сихъ поръ этому мѣшаетъ какъ установившiйся въ результатѣ нее «новый міровой порядокъ», такъ и сохранившаяся въ неприкосновенности совѣтчина въ Россiи. Но ни то, ни другое не вѣчно. Со временемъ станетъ возможно болѣе свободное, безъ оглядокъ на различные синдромы и психологическiе комплексы, изученiе всѣхъ сложныхъ вопросовъ этой войны. Тогда и будетъ по достоинству оцѣнено и развернувшееся въ тѣ годы Русское освободительное движенiе.

(Сборникъ «Материалы по истории РОА». Вып. 1. М. «Грааль», 1997 г. стр. 9-16)