Профессіональный праздникъ палачей и убійцъ русскаго народа

 

Однимъ изъ наиболѣе отвратительныхъ нововведеній въ путинской РФ стало возобновленіе оффицiальнaго празднованія  «Дня чекиста», пріуроченнаго къ датѣ основанія кровавой ленинской ЧеКи 7/20 декабря 1917 г. Возстановленіе этого «праздника», не встрѣтившее никакого протеста въ россiянскомъ «многонаціональномъ народѣ», является яркимъ свидѣтельствомъ страшнаго духовно-нравственнаго вырожденія этого народа и полной потери имъ способности къ различенію добра и зла. 

Картина деградаціи станетъ ещё болѣе ужасающей, если мы вспомнимъ, что среди этого народа существуетъ многочисленная религіозная организація, называющая себя «русской православной церковью», которая не только одобряетъ всѣ эти путинскiя совѣтоидныя выходки, но и продолжаетъ утверждать, будто власть, породившая ЧеКу, и власть, сохраняющая въ своемъ календарѣ чекистскій «праздникъ», являются властями «отъ Бога». Эта антихристова лже-церковь не только предписываетъ своимъ послѣдователямъ молиться за проклятую Церковью чекистскую власть, но въ послѣднее десятилѣтіе дошла до неслыханнаго кощунства, приступивъ къ открытію вѣдомственныхъ чекистскихъ «храмовъ», именуемыхъ «православными».

Едва ли въ современномъ мірѣ найдется подобная РФ страна, гдѣ патологическіе садисты, живодеры-кокаинисты, безумные маньяки, насильники, палачи и убійцы, пролившіе моря крови и уничтожившіе милліоны людей,  являются объектомъ государственнаго почитанія. Даже въ современномъ богоборческомъ Израилѣ не рѣшаются оффиціально восхвалять еврейскихъ изувѣровъ, звѣрствовавшихъ въ ЧК-ГПУ-НКВД-МГБ, стыдливо открещиваясь отъ нихъ, какъ якобы «нетипичныхъ для еврейскаго народа». Но оффиціально «нетипичное» и неприличное даже у жидовъ является вполнѣ обыденнымъ и приличнымъ у населяющей РФ біомассы, которую многіе по непонятнымъ причинамъ продолжаютъ именовать «русскимъ народомъ».

Степень моральнаго вырожденія этой біомассы лучше всего на нашъ взглядъ характеризуетъ слѣдующее ресторанное объявленіе, появившееся въ началѣ декабря 2011 г. въ газетахъ и въ Интернетѣ:

 

День чекиста в ресторане «Будвар» на Котельнической!

20-23 декабря — отмечаем день чекиста!

В ресторане «Будвар» на Котельнической набережной пройдет костюмированная вечеринка, посвященная празднованию Дня чекиста.

В программе вечера — торжественная встреча гостей и угощение фронтовыми 100 граммами под огурчик; на самой же вечеринке будут: боевые тосты, праздничная атмосфера, соответствующий интерьер, песни под живую музыку, конкурс военно-патриотической песни, караоке-состязание со специальными призами, танцы. Для этой вечеринки наш шеф-повар подготовит специальное меню, куда войдут такие блюда как: Раки в засаде, Палтус синекрылый на задании, Герр Ростбиф на боевом посту. Приходите все — чекисты, их боевые подруги, сочувствующие им, не чекисты — ВСЕМ будет очень весело!

 

О томъ, что всѣмъ участникамъ этого костюмированнаго бѣснованія «подъ огурчики», устроеннаго посреди Рождественскаго поста, «будетъ очень весело», мы нисколько не сомнѣваемся. Загробная же участь всѣхъ этихъ «весельчаковъ» представляется намъ уже не столь жизнерадостной. Въ неугасающемъ адскомъ пламенѣ пѣть «военно-патріотическія пѣсни» подъ «живую музыку» имъ едва ли придеться.  Ожидаютъ ихъ не танцы, а лютыя муки, «музыка» же, если тамъ и будетъ, то отнюдь не ласкающая слухъ.

Сами же чекисты, малость присмирѣвшіе въ началѣ 90-хъ, нынѣ своего кроваваго прошлаго стыдиться окончательно перестали. Болѣе того, чѣмъ дальше, тѣмъ больше свои злодѣянія и преступленія они съ поразительной наглостью стремятся выдать за патріотическіе «подвиги» и чуть ли не за христіанскія добродѣтели. Могучій хоръ чекистскихъ  апологетовъ на всѣ лады восхваляетъ  вѣдомство Дзержинскаго, которое всѣ эти десятилѣтія якобы служило «не партіи, а государству», занималось не терроромъ, а «борьбой съ терроризмомъ», защищало не преступную диктатуру, а «Родину», «Россію», «русскiй народъ», «общественную безопасность», «территоріальную цѣлостность», «суверенитетъ», «права и свободы гражданъ» (даже такъ).  Совершенно открыто публикуются въ средствахъ массовой информаціи такія, напримѣръ, вещи:

 

«Охранительная роль наших органов безопасности в поступательном развитии великой страны – России, представляется мне очевидной. Когда нужно, чекисты шли первыми. Объективно, вне зависимости от коммунистической идеологии, они работали на собирание земель развалившейся после революции империи».

 

«Понятие «чекист» давно уже вышло за те исторические рамки, в которых оно появилось. Правительства приходят и уходят, а уникальная цивилизация под названием Россия остается. На защиту ее коренных интересов запрограммированы люди, называющие себя чекистами…»

 

Что можно сказать на всё это?

Слово «чекистъ» дѣйствительно «давно уже вышло за тѣ историческія рамки, въ которыхъ оно появилось». Въ русскомъ языкѣ это слово означаетъ изувѣра, который въ своей циничной жестокости и аморальности дошелъ до потери облика человѣческаго и превратился въ нелюдя. Слово это стало синонимомъ полнаго осатанѣнiя человѣка, и у людей, сохранившихъ хотя бы остатки совѣсти и нравственности, оно ничего кромѣ омерзенія вызвать не можетъ. У русскаго человѣка понятіе «чекистъ» навсегда отождествилось съ понятіемъ «геноцидъ русскаго народа», и празднованіе «Дня чекиста» онъ воспринимаетъ исключительно какъ на плевокъ въ свою русскую душу и лицо. Отмѣчать «День чекиста» могутъ только законченные подонки, моральные извращенцы и психически больные люди, и общество, допускающее существованіе такихъ «праздниковъ», обречено.

Для тѣхъ же, кто не желаетъ принадлежать къ обществу выродковъ и  недочеловѣковъ, а хочетъ быть русскимъ православнымъ христіаниномъ, или хотя бы просто порядочнымъ человѣкомъ, сохранившимъ элементарныя представленія о естественной человѣческой нравственности, редакція «Силы и Славы» сдѣлала подборку матеріаловъ, наглядно показывающихъ, КОГО и ЧТО чествуютъ власть и населеніе РФ 20-го числа  декабря мѣсяца каждаго года.

 

Редакція «Силы и Славы».

 

 

Из книги Романа Гуля «Дзержинский. (Начало террора)»

 

Въ  то  время   какъ  въ   послеоктябрьскомъ  хаосѣ  большинство   отраслей государственнаго  управленія   пребывало   въ   состояніи   полной   разрухи, карательный  аппаратъ новаго  государства,  коммунистическая  тайная  полиція организовалась съ необычайной стремительностью.

Этимъ Кремль былъ всецѣло обязанъ вождю ВЧК.

Не  обладавшій  никакими   талантами   многолѣтній   тюремный   сидѣлецъ Дзержинскій,  какъ   начальникъ  тайной   полиціи,  оказался  незамѣнимымъ.   Въ каторжанинѣ-революціонерѣ открылось  перворазрядное  полицейское  дарованіе, соединенное къ тому же съ чудовищной работоспособностью.

Стоя во  главѣ ВЧК, Дзержинскій не только терроромъ превратилъ всю Россію въ одинъ сплошной чекистскій подвалъ, онъ въ  лицѣ своего учрежденія создалъ еще и небывалую въ мірѣ  академію шпіонажа  и  провокаціи. Терроромъ, шпіонажемъ, доносами Дзержинскій отнялъ у страны возможность не только говорить, но думать, чувствовать, ненавидѣть…

Въ  1918  году руководимая  Дзержинскимъ  ВЧК  была  уже  государствомъ  въ государствѣ,  и  Лубянка  фактически   властвовала  надъ  Кремлемъ.   Это  былъ коммунистическій «центръ центровъ»…

Есть  разсказы, какъ Дзержинскій  уговаривалъ  «кристальныхъ коммунистовъ» идти  въ ВЧК. Онъ  понималъ,  конечно, что непріятно производить обыски, допрашивать,  видѣть  слезы,  подписывать смертные  приговоры  и при случаѣ самому разстрѣливать, но вѣдь все дѣлается во имя коммунизма и во славу его? Всякое  отталкиваніе  отъ  ЧК  въ Дзержинскомъ  вызывало ярость, и  именно  онъ выбросилъ знаменитый лозунгъ: «каждый коммунистъ долженъ быть чекистомъ».

Практикъ революціи,  прошедшій  бѣсовскую  школу  подполья,   грязи,   тюремъ, Дзержинскій, разумѣется,  не вѣрилъ  въ  существованіе пролетарскихъ ангеловъ  въ образѣ чекистовъ, исправляющихъ заблудшихъ сыновъ буржуазіи.

Подборъ  членовъ  коллегіи  ВЧК, начальниковъ  Особыхъ  Отдѣловъ  и чекистовъ-слѣдователей Дзержинскій началъ не съ госпожи Крупской и не съ барышни Ульяновой, а совсѣмъ съ другихъ, примитивно-кровожадныхъ,  циническихъ, безхребетныхъ низовыхъ партійныхъ фигуръ всяческихъ проходимцевъ. Калейдоскопъ именъ —  Петерсъ,  Лацисъ,  Эйдукъ,  Ягода, Аграновъ,  Атарбековъ,  Бѣла  Кунъ,  Саенко, Фельдманъ, Вихманъ, Бокiй,  —  говоритъ  о  чѣмъ угодно, но только  не  о «жаждѣ безклассоваго общества».

«ВЧК — лучшее,  что  дала  партія»,  утверждалъ  Дзержинскій.  Если  это лучшее, то гдѣ же  худшее? Когда-то Бакунинъ совѣтовалъ французамъ  при захватѣ революціонной власти «разбудить въ народѣ дьявола» и «разнуздать самыя дурныя страсти».  Этого  ж  мнѣнія  былъ  Нечаевъ.  Такъ  дѣйствовалъ  въ  1917  году  и Дзержинскій.

Дзержинскій  взломалъ  общественную  преисподнюю,  выпустивъ  въ ВЧК  армію патологическихъ и уголовныхъ субъектовъ. Онъ прекрасно понималъ жуткую силу своей арміи. Но  желая  разстрѣлами  въ  затылокъ создавать  немедленный  коммунизмъ, Дзержинскій уже въ 1918 году стремительностью раскинулъ по необъятной Россіи кровавую   сѣть  чрезвычаекъ:  губернскія,   уѣздныя,  городскія,  волостныя, сельскія,  транспортныя,  фронтовыя,  желѣзнодорожныя, фабричныя, прибавивъ къ нимъ «военно-революціонные трибуналы», «особые отдѣлы», «чрезвычайные штабы», «карательные отряды».

 Изъ взломаннаго «вооруженнымъ сумасшедшимъ» соціальнаго подпола въ эту сѣть хлынула  армія  чудовищъ  садизма,  кунсткамера,  годная  для  криминалиста и психопатолога. Съ ихъ помощью Дзержинскій  превратилъ  Россію  въ подвалъ чеки и, развивая идеологію террора въ  журналахъ своего  вѣдомства «Еженедѣльникъ ВЧК», «Красный Мечъ», «Красный Терроръ», Дзержинскій руками этой жуткой сволочи сталъ защищать коммунистическую революцію…

Вглядѣться въ обликъ чекистовъ,  окружавшихъ Дзержинскаго въ борьбѣ за идеалы мірового октября,  —  стоитъ.  Эти  бойцы  коммунизма  должны  быть  особенно интересны, ибо  они  вѣдь,  по слову  Дзержинскаго, «бойцы  передовой  линіи огня».

Первыми неизмѣнными помощниками Дзержинскаго въ ВЧК были два знаменитыхъ латыша, члены коллегіи ВЧК Петерсъ и Лацисъ.

Человѣкъ съ гривой черныхъ волосъ, вдавленнымъ проваленнымъ носомъ, съ челюстью бульдога, большимъ узкогубымъ ртомъ и щелями мутныхъ  глазъ, Яковъ Петерcъ – правая рука Дзержинскаго. Кто онъ, этотъ кровавый, жадный до денегъ и власти  человѣкъ?

Зловонный  цвѣтокъ  большевицкаго подполья, человѣкъ безъ біографіи,  латышъ-проходимецъ,  несвязанный ни  съ Россіей, ни съ русскимъ народомъ.

Когда въ 1917  году увѣшанный маузерами,  въ  чекистской  формѣ,  кожаной курткѣ Петерcъ появился въ  Петербургскомъ Совѣтѣ рабочихъ депутатовъ,  гдѣ были еще соціалисты, послѣдніе встрѣтили его бѣшеными криками: «Охранникъ!»  Но Петерсъ не смутился: «Я горжусь быть  охранникомъ  трудящихся», отвѣчалъ онъ  съ наглостью. А всего черезъ два  года, послѣ многихъ  кровавыхъ  бань,  данныхъ Петерсомъ русскому пролетаріату, этотъ проходимецъ, прибывъ въ Тамбовскую губернію усмирять крестьянъ, взволнованныхъ коммунистическими  поборами, отдалъ краткій «приказъ: Провести къ семьямъ возставшихъ безпощадный  красный терроръ, арестовывать въ  семьяхъ всѣхъ съ  18-лѣтняго возраста, не считаясь  съ поломъ, и если будутъ продолжаться волненія, — разстрѣливать ихъ, какъ заложниковъ, а села обложить чрезвычайными   контрибуціями, за не исполненіе которыхъ конфисковывать земли и все имущество».

Вотъ  онъ  —  «охранникъ трудящихся». Октябрьская революція сдѣлала  этого проходимца одной изъ  всесильныхъ  фигуръ тайной коммунистической полиціи.  Какъ всякій вельможа и сановникъ, Петерcъ  страдаетъ, конечно,  зудомъ  къ нѣкоторой позѣ. Поэтому не только у Троцкаго, но  и у Петерса есть свои «историческія» фразы. Петерсъ сказалъ:  «Каждому революціонеру ясно, что революція въ шелковыхъ перчаткахъ не дѣлается».  Петерсъ  угрожалъ:  «Всякая  попытка  контръ-революціи поднять голову  встрѣтитъ  такую расправу,  передъ которой поблѣднѣетъ все, что понимается подъ краснымъ терроромъ».

Эта правая  рука  Дзержинскаго, Петерсъ,  палачъ десятка городовъ  Россіи, вписалъ  самыя  кровавыя страницы въ  лѣтопись коммунистическаго террора.  Онъ залилъ кровью Донъ, Петербургъ, Кіевъ, онъ обезлюдилъ разстрѣлами Кронштадтъ, онъ легендарно звѣрствовалъ въ Тамбовѣ.

Вторымъ  членомъ  коллегіи  ВЧК, лѣвой рукой  Дзержинскаго, былъ  Мартинъ Судрабсъ,  латышъ,  прогремѣвшій по Россіи  подъ псевдонимомъ   Лацисъ. Этотъ люмпенъ-пролетарій, высшій чиновникъ террора, какъ и Петерсъ, вышелъ изъ-подъ половицъ болшевицкаго подполья, гдѣ  ходилъ подъ кличкой «Дядя». Въ своей кроважадности онъ  соперничаетъ съ Петерсомъ, причемъ этотъ малограмотный  уродъ страдаетъ страстью не только къ позѣ, но и къ письменности.

При своемъ  вступленіи  въ  ВЧК  въ 1917 году Лацисъ, одновременно  ставшій «товарищемъ министра внутреннихъ  дѣлъ», о своихъ государственныхъ задачахъ заявилъ такъ: «Все перевернуть вверхъ ногами!». И философію  своего террора этотъ убійца формулировалъ  съ  готтентотской  простотой:  «ВЧК  —   самая  грязная  работа революціи.  Это  —  игра головами.  При  правильной  работѣ  полетятъ  головы контръ-революціонеровъ, но при невѣрномъ подходѣ къ дѣлу мы можемъ проиграть свои головы...  Установившiеся обычаи  войны, выраженные въ разныхъ конвенціяхъ,  по которымъ плѣнные не разстрѣливаются и прочее, все это просто смѣшно: вырѣзать всѣхъ раненыхъ въ бояхъ противъ тебя — вотъ законъ гражданской войны».

И слѣдуя этому закону, Лацисъ залилъ кровью Великороссiю и Украину. «ЧК — это  не  слѣдственная комиссія, не  судъ и  не  трибуналъ.  Это боевой  органъ, дѣйствующій по внутреннему  фронту. Онъ не судитъ врага, а разитъ. Не милуетъ, а испепеляетъ  всякаго... Не ищите на слѣдствіи матеріала и доказательствъ того, что  обвиняемый дѣйствовалъ словомъ и дѣломъ  противъ  совѣтской  власти. Первый вопросъ, который вы должны ему предложить,  — къ какому классу онъ принадлежитъ, какого образованія,  воспитанія,  происхожденія или  профессіи. Эти  вопросы должны опредѣлить  судьбу  обвиняемаго. Въ  этомъ смыслъ  и  сущность  краснаго террора». А  при  обсужденіи  въ  Москвѣ  вопроса  о  прерогативахъ  ЧК  эти террористическія положенія  Лациса  одинъ изъ  чекистовъ,  Мизикинъ,  еще  болѣе упростилъ: «Къ чему даже эти  вопросы о происхожденіи, образованіи. Я пройду къ нему на кухню и загляну въ горшокъ, если есть мясо — врагъ народа, къ стeнкѣ!»

Третьимъ членомъ коллегіи ВЧК при  Дзержинскомъ былъ латышъ Александръ Эйдукъ, о палаческой дѣятельности котораго даже коммунисты отзываются съ отвращеніемъ. Ненормально  развитой широкій  лобъ, бѣлесые  глаза, блѣдное  лицо, перебитая рука, весь видъ Эйдука  вполнѣ  отвѣчалъ его страшной репутаціи.  Этотъ  высшій чиновникъ террора особенно хорошъ въ  описаніи бывшаго тогпреда въ  Латвіи Г. А. Соломона, къ которому въ Москвѣ Эйдукъ былъ приставленъ Дзержинскимъ:  «Какъ-то Эйдукъ засидѣлся у меня до 12-ти ночи. Было что-то  спѣшное. Мы сидѣли  у  письменнаго стола. Вдругъ съ Лубянки донеслось: «Заводи  машину!» И вслѣдъ затѣмъ загудѣлъ моторъ грузовика. Эйдукъ застылъ на  полусловѣ. Глаза его зажмурились какъ-бы въ сладкой  истомѣ и  какимъ-то нѣжнымъ и томнымъ голосомъ онъ удовлетворенно произнесъ, взглянувъ на меня:

— Наши работаютъ.

— Кто? Что такое?

— Наши.  На Лубянкѣ...  —  отвѣтилъ  Эйдукъ,  сдѣлавъ указательнымъ пальцемъ правой руки движеніе, какъ бы поднимая и спуская курокъ револьвера. — Развѣ вы не  знали?  —  съ удивленіемъ спросилъ онъ.  — Вѣдь каждый  вечеръ  въ  это  время «выводятъ въ расходъ».

— Какой ужасъ, — не удержался я.

—  Нѣтъ...  хорошо... — томно,  съ  наслажденіемъ въ голосѣ, точно маньякъ въ сексуальномъ экстазѣ произнесъ Эйдукъ, — это кровь полируетъ...».

Отъ  Петерса, Лациса, Эйдука, этихъ трехъ примитивныхъ латышей,  начальникъ Особаго Отдѣла ВЧК докторъ М. С. Кедровъ отличался не по своему звѣрству, а по интеллигентности  и утонченности.  Высокій  брюнетъ  съ матовымъ  цвѣтомъ  кожи, тонкими  чертами умнаго лица, съ больнымъ взглядомъ отсутствующихъ  глазъ,  Этотъ медикъ, юристъ, музыкантъ,  ставшій начальникомъ Особаго Отдѣла ВЧК, на своемъ посту проявилъ совершенно чудовищную изощренность садизма.

Сынъ извѣстнаго московскаго нотаріуса, человѣкъ богатый, Михаилъ Кедровъ окончилъ ярославскій Демидовскiй лицей, а  позднѣе въ Бернскомъ и Лозаннскомъ университетахъ изучалъ медицину. Въ Ярославлѣ онъ появлялся въ великолѣпно сшитомъ мундирѣ, при шпагѣ, — красивый студентъ-бѣлоподкладочникъ.  Впрочемъ, главнымъ занятіемъ студента Кедрова была музыка, онъ готовился стать піанистомъ-виртуозомъ. Но вдругъ  вмѣсто Бетховена студентъ неожиданно увлекся большевизмомъ. Мундиръ смѣнился блузой подъ  пролетарія, Бетховена и Баха замѣнилъ  Марксъ. И все бы было ничего, если  б Кедровъ уже рано не началъ обнаруживать признаковъ душевнаго заболѣванія.

Надъ   нимъ  тяготѣла  наслѣдственность:  старшій  братъ,  скрипачъ, умеръ психически-больнымъ въ костромской психіатрической больницѣ.  Странности Кедрова первоначально обнаруживались  въ  охватившей его патологической жадности. Эта жадность доходила до  того, что богатый человѣкъ Кедровъ лишалъ своихъ дѣтей пищи. Онъ  такъ точно распредѣлялъ «количество калорій» между ними, что дѣти кричали и плакали, а жена умоляла друзей повліять на мужа, чтобы онъ прекратилъ эти «научные опыты».

Къ  моменту  октябрьской  революціи Кедровъ  былъ,  вѣроятно,  уже  совсѣмъ психически-больнымъ человѣкомъ. Тѣмъ  не менѣе, или можетъ быть именно  поэтому, онъ  сталъ однимъ изъ  высшихъ чиновниковъ террора въ вѣдомствѣ Дзержинскаго. Здѣсь Кедрову  принадлежитъ введеніе пресловутыхъ  «семи  категорій», на  которыя дѣлились всѣ арестованные: седьмая категорія  означала немедленный разстрѣлъ, шестая — смертники второй очереди, пятая — третьей. Такъ же аккуратно, какъ онъ дѣлилъ  «порціи»  межъ  дѣтьми,   Кедровъ   дѣлилъ  теперь  арестованныхъ   передъ разстрѣломъ.

Въ  1919 году Дзержинскій отправилъ доктора М. С. Кедрова усмирять  сѣверъ Россіи.  И  здѣсь въ  Архангельскѣ  полупомѣшанный садистъ  въ  роли начальника Особаго  Отдѣла ВЧК далъ волю своимъ кровавымъ инстинктамъ. Обращая сѣверъ Россіи къ коммунизму,  хорошо  знающій исторію Кедровъ пародировалъ Нантскiя убійства. Вблизи  Холмогоръ  онъ  сажаетъ  на  баржу  болѣе  1000  человѣкъ  обвиненныхъ  въ контръ-революціи и  приказываетъ открыть  по  нимъ  пулеметный огонь. Эту казнь докторъ Михаилъ Кедровъ наблюдаетъ съ берега.

Больная фантазія  біологическаго родственника маркиза де Сада и въ то же время всемогущаго чиновника террора, въ руки котораго были отданы сотни тысячъ людей,  дошла  до  того,  что  Кедровъ  заваливалъ тюрьмы дѣтьми  8-14-лѣтняго возраста, какъ «шпіонами  буржуазіи».  И  по  приказу  этого  же  охваченнаго безуміемъ человѣка  чекисты подъ  предлогомъ все  той  же классовой борьбы съ шпіонажемъ буржуазныхъ дѣтей разстрѣливали дѣтей, шедшихъ въ гимназію.

Послѣ  фантастически-кроваваго  покоренія сѣвера Россіи карьера Кедрова внезапно  оборвалась.  Говорятъ,  что  съ  кровавыхъ  подмостковъ  Кедровъ  сошелъ драматически, будучи, какъ душевно-больной, помѣщенъ въ сумасшедшій  домъ. Но со временемъ онъ  видимо оправился, ибо на XX съѣздѣ партіи Хрущевъ разсказалъ, какъ Лаврентій  Берiя арестовалъ,  пыталъ  и убилъ Кедрова,  какъ «низкаго  измѣнника Родины».

Изъ  тюрьмы  на Лубянкѣ Кедровъ писалъ въ ЦК умоляющія письма: «Мои мученія дошли до  предѣла.  Мое здоровье  сломлено... Безпредѣльная  боль  и  горечь переполняютъ мое сердце». Но,  поссорившись,  гангстеры обычно  другъ  къ другу безпощадны.  И Берiя  пустилъ Кедрову  пулю въ  затылокъ.  Туда Кедрову была  и дорога!

Въ то  время какъ  на Сѣверѣ Россіи дѣйствовалъ  Михаилъ Кедровъ, на Кавказѣ также дѣйствовалъ  славившійся потрясающими массовыми разстрѣлами полномочный представитель  Дзержинскаго, «уполпредъ ЧК» Георгій Атарбековъ. Этотъ кавказецъ, прозванный въ народѣ «рыжій чекистъ», по своей жестокости выдѣлялся даже среди чекистовъ. Онъ лично убилъ своего секретаря у себя въ  кабинетѣ.  Въ Пятигорскѣ съ отрядомъ чекистовъ онъ  шашками зарубилъ около  ста  схваченныхъ  имъ  заложниковъ, среди которыхъ извѣстнаго генерала Рузскaго самъ зарѣзалъ кинжаломъ.

Въ  Армавирѣ, при  отступленіи  красной  арміи, только  чтобы  «хлопнуть дверью», Атарбековъ разстрѣлялъ  нѣсколько  тысячъ заложниковъ,  находившихся въ подвалахъ армавирской чека. И въ томъ же Армавирѣ, задержавъ на вокзалѣ эшелонъ съ ѣхавшими грузинами-офицерами, врачами, сестрами милосердія, возвращавшимися послѣ войны  къ себѣ  на родину, Атарбековъ,  несмотря на то, что эшелонъ  имѣлъ пропускъ  совѣтскаго правительства, приказалъ вывести  всѣхъ ѣхавшихъ на площадь передъ вокзаломъ и изъ пулеметовъ разстрѣлялъ поголовно всѣхъ.

Въ  Екатеринодарѣ,  когда   туда   подступилъ  десантный  отрядъ  генерала Врангеля, Атарбековъ въ  отместку  разстрѣлялъ камеры екатеринодарской чеки,  въ которыхъ было до двухъ  тысячъ  заключенныхъ, въ  громадномъ большинствѣ ни въ  чемъ неповинныхъ.

На  Кавказѣ  изъ города въ городъ, изъ  аула  въ аулъ,  какъ кровавыя легенды, плыла  молва  о дѣлахъ  «рыжаго  чекиста».  «Усмиритель  Сѣвернаго  Кавказа» Атарбековъ избивалъ населеніе, какъ на бойнѣ скотъ.

Атарбековъ  на югѣ.  Кедровъ  на сѣверѣ. Въ  садизмѣ  съ ними  соперничалъ дѣйствовавшій  на  Украинѣ  щупленькій  человѣчекъ съ  подергивающимся  лицомъ маньяка  и блестящими бѣлками бѣгающхъ глазъ, знаменитый чекистъ, малограмотный столяръ Саенко.

Наиболѣе  жуткія  страницы  въ книгу былей  украинскаго террора  вписалъ именно онъ.

Въ  харьковской   тюрьмѣ  одно  имя  «Саенко»  наводило  на  заключенныхъ мертвенный ужасъ. «Саенко въ тюрьмѣ», и этого достаточно, чтобы въ предсмертномъ страхѣ замерли заключенные. Трудно дать хотя бы  приблизительную картину звѣрствъ этого щупленькаго человѣчка съ подергивающимся лицомъ.

Въ  1919 году терроръ отдалъ въ  его руки тысячи  людей, повинныхъ  только въ своемъ происхожденіи, соціальномъ  положеніи, культурности, умѣ и некоммунистическихъ  убѣжденіяхъ. Тѣхъ, кого облюбовывалъ  Саенко для казни, онъ убивалъ шашкой или разстрѣливалъ изъ нагана на глазахъ заключенныхъ.

Одинъ изъ  заключенныхъ  разсказываетъ,  какъ Саенко  входилъ  въ тюрьму,  какъ осматривалъ ихъ, обычно обѣщая «подбрить», какъ уводилъ изъ камеръ на  «допросы» и съ  этихъ «допросовъ» возвращались уже  не люди, а израненныя тѣни. «Допросовъ» Саенки многіе не выдерживали. Излюбленный имъ методъ «допросовъ» былъ таковъ, что ему бы, вѣроятно,  позавидовали пламенныя мечты садистовъ Кюртена, Гроссмана, Хармана  въ  свое  время потрясшихъ  своими  процессами  міровое  общественное мнѣніе.

Саенко  на «допросахъ»  вонзалъ  шашку  на  сантиметръ  въ  тѣло полуголаго допрашиваемаго  и  начиналъ  вращать ее  въ ранѣ,  причемъ  «допросы»  были публичными въ присутствіи начальника Особаго  Отдѣла Якимовича и слѣдователя Любарскаго. Увы, это не средневѣковыя легенды, не воспаленные «художественные»  вымыслы Сада и Гюисманса, это терроръ Дзержинскаго, это его система, разбуженнымъ въ народѣ дьяволомъ охранить диктатуру коммунистической партіи. Недаромъ же, послѣ  шашечныхъ расправъ  во дворѣ тюрьмы,  окровавленный Саенко входилъ въ  камеры, обращаясь къ заключеннымъ съ «классовымъ»  обоснованіемъ своего террора: «Видите эту кровь? То же  получитъ каждый, кто пойдетъ противъ меня и рабоче-крестьянской власти!»

По  занятіи  Харькова  бѣлыми, во дворѣ  харьковской  тюрьмы, въ  бывшей кухнѣ, обращенной Саенко въ застѣнокъ,  кромѣ  прочихъ  орудій  «допроса», были найдены  пудовыя  гири.  Полъ  кухни былъ покрытъ  соломой,  густо  пропитанной кровью,  стѣны  испещрены пулевыми  выбоинами,  окруженными брызгами  крови, частицами  мозга,  обрывками черепной  кожи съ волосами. Вскрытіе вырытыхъ 107 труповъ  обнаружило  переломы  реберъ, перебитыя  голени,  отрубленныя головы, прижиганія  раскаленнымъ  желѣзомъ. У одного  изъ труповъ  голова оказалась сплющенной въ плоскій кругъ,  что, вѣроятно, было произведено пудовыми гирями, а нѣкоторые вырытые трупы были въ такомъ видѣ, что харьковскіе врачи  не могли понять, что съ ними дѣлалъ Саенко.

 

 

Найденная въ подвалѣ харьковской ЧК кожа, содранная съ рукъ жертвъ при помощи металлическаго гребня и спецiальныхъ щипцовъ

 

Саенокъ вовсе не такъ мало въ любомъ обществѣ. Дзержинскій при коммунистической диктатурѣ имѣлъ ихъ  въ изобиліи.  Не совсѣмъ схожъ, но не менѣе звѣроподобенъ  Шульманъ,  комендантъ грузинской  чека, слывшій  въ  Тифлисѣ подъ прозвищемъ «коменданта смерти». О немъ разсказалъ бывшій чекистъ Думбадзе.

Низкорослый, полный, съ толстыми короткими  ногами и особенно толстыми икрами,  на которыя сапоги  налѣзали съ трудомъ, съ краснымъ одутловатымъ  лицомъ, опущенными  книзу рыжими  усами  и  такими  же рыжими  свисающими  бровями, «комендантъ смерти» Шульманъ обладалъ голубыми глазами. У себя въ комендатурѣ, въ спокойномъ состояніи, его глаза поражали всякаго своей безжизненностью. Но во время казней  эти  глаза становились  ужасны тѣмъ, что  въ нихъ не было  ничего человѣческаго, это были глаза бѣшенаго звѣря,  для котораго не  было никакихъ преградъ, ни моральныхъ, ни физическихъ.

Шульманъ  былъ  страшенъ  не  только  заключеннымъ,  но  даже и чиновникамъ террора. Передъ казнями  чтобъ создать  въ себѣ  необходимое кровожадное настроеніе,  онъ наркотизировалъ себя всѣми возможными способами. И,  дойдя до полнаго умопомраченія, убивалъ обреченныхъ.

Вотъ одно изъ  описаній  расправы  Шульмана,  на чекистскомъ жаргонѣ называемой «шлепалкой»:

«Въ глухую  ночь въ каменныхъ коридорахъ подвальной тюрьмы, бряцая оружіемъ, появился комендантъ чека Шульманъ съ нарядомъ красноармейцевъ. Они стали выводить изъ камеръ обреченныхъ. Жалкіе, полуодѣтые, несчастные  автоматически исполняли распоряженія палачей. Точно взвинчивая себя, Шульманъ обращался съ осужденными подчеркнуто грубо. Вывели 118 человѣкъ, подлежащихъ казни.  Всѣхъ повели во внутренній  дворъ ЧК, гдѣ ихъ  ждало нѣсколько  грузовиковъ. Палачи привычно и быстро снимали съ  жертвъ остатки  одежды, связывали  имъ руки  и  вбрасывали въ грузовики. Грузовики тронулись... На мѣстѣ казни, оцѣпленномъ чекистами, были заранѣе  заготовлены ямы. Приговоренныхъ  выстроили шеренгами.  Шульманъ и его помощникъ съ наганомъ въ рукахъ пошли вдоль шеренги, стрѣляя въ лобъ приговореннымъ, время отъ времени  останавливаясь,  чтобы зарядить револьверъ. Не всѣ  покорно подставляли  головы. Многіе  бились,  пытались отступить,  плакали, кричали, просили пощады. Иногда  пуля Шульмана только  ранила ихъ,  раненыхъ сейчасъ  же добивали  чекисты выстрѣлами и  штыками, а тѣмъ  временемъ убитыхъ сбрасывали въ яму. Вся эта сцена человѣческой бойни продолжалась не менѣе трехъ часовъ».

Межъ коммунистами Дзержинскимъ и Шульманомъ, конечно,  есть  разница. Но въ сущности  эта разница  только «конституцій». Разумѣется,  лично,  физически убивать людей такъ, какъ убивалъ Шульманъ, Дзержинскій не могъ... Для  непосредственнаго  убійства онъ былъ, конечно,  лишкомъ «ломокъ». Для этого необходимы были «рукастые»  коммунисты, которыхъ  требовалъ найти для  защиты  своей  диктатуры  Ленинъ.  Ихъ то  и  возглавилъ «хрупкій» Дзержинскій въ своемъ лубянскомъ кабинетѣ  росчеркомъ  пера  убивавшій  десятки тысячъ людей…

Трудно  сказать,   какой   типъ  чиновниковъ  террора   вызываетъ  большее отвращеніе. Фактическіе ли убійцы, Эйдуки, Шульманы, Саенки, или верхушечная «интеллигентская» головка ЧК.

Для  кабинетнаго  окруженія  Дзержинскаго  очень  типиченъ  предсѣдатель петербургской ЧК  Моисей Урицкiй, злобное трусливое  ничтожество, крохотный, по-утиному переваливающійся на кривыхъ ножкахъ человѣчекъ съ кругленькимъ  лицомъ безъ растительности, визгливымъ голосомъ и глазами, застывшими въ тупо-ироническомъ  самодовольствѣ. Этотъ уродецъ, мѣщанинъ города  Черкассъ, до революціи комиссіонеръ  по продажѣ лѣса, въ 1918 году сталъ безжалостнымъ поставщикомъ подваловъ петербургской чеки.

При Дзержинскомъ состоялъ, а теперь у  Сталина дошелъ до высшихъ чекистскихъ постовъ кровавѣйший слѣдователь ВЧК Яковъ  Аграновъ, эпилептикъ съ  бабьимъ лицомъ, несвязанный съ Россіей  выходецъ изъ Царства Польскаго, ставшій палачемъ русской интеллигенціи.  Онъ убилъ многихъ извѣстныхъ общественныхъ дѣятелей и замѣчательныхъ русскихъ ученыхъ: проф. Тихвинскаго,  проф.  Волкова,  проф. Лазаревскаго. Н.  Н.  Щепкина,  братьевъ Астровыхъ,  К. К. Черносвитова, Н. А. Огородникова и многихъ другихъ. Профессора В. Н. Таганцева, не  желавшаго давать показанія, онъ пыталъ, заключивъ его въ пробковую  камеру, и держалъ его тамъ 45 дней, пока путемъ пытки  и  провокаціи не добился  нужныхъ  показаній.

Аграновъ уничтожалъ цвѣтъ  русской  науки и  общественности, посылая  людей на разстрѣлъ за такія вины, какъ «по убѣжденіямъ сторонникъ демократическаго строя» или «врагъ рабочихъ и  крестьянъ» (съ  точки зрѣнія убійцы Агранова).  Это же кровавое  ничтожество является фактическимъ  убійцей  замѣчательнаго русскаго поэта Н. С. Гумилева.

Среди головки ВЧК знаменитъ и неудавшійся венгерскій  Ленинъ, коммивояжеръ Бeла Кунъ. Ему вмѣстѣ съ чекистами Фельдманомъ  и достойной особой  монографіи, фуріей  коммунистическаго  террора Р. С. Залкиндъ, прославившейся подъ псевдонимомъ «Землячка», Дзержинскимъ была поручена террористическая расправа въ Крыму 1920 года.

Здѣсь Бeла  Кунъ выдумалъ  слѣдующій способъ  массовыхъ казней. Подъ угрозой разстрѣла онъ приказалъ на территоріи  Крыма всѣмъ военнослужащимъ  и военнообязаннымъ явиться на регистрацію. Эта регистрація по плану Бeла Куна была регистраціей смерти. По составленнымъ полнымъ спискамъ, вписаться въ которые спѣшили всѣ подъ страхомъ разстрѣла, Бeла Кунъ началъ вести разстрѣлы. Бойня шла мѣсяцами. 28-го ноября «Извѣстія временнаго  севастопольскаго ревкома» опубликовали первый  списокъ  разстрѣлянныхъ въ  1634  человѣка, 30-го ноября второй списокъ въ 1202 человѣка.  За недѣлю только  въ Севастополѣ  Бeла Кунъ разстрѣлялъ болѣе 8000  человѣкъ, а  такіе  разстрѣлы шли по всему  Крыму, пулеметы работали день и ночь.

По оффицiальнымъ коммунистическимъ даннымъ Бeла Кунъ съ «Землячкой» разстрѣляли въ Крыму 50.000 человѣкъ, при чемъ столь обильную жатву чекистскаго  бѣшенства остроумецъ  Бeла Кунъ въ печати весело  мотивировалъ тѣмъ, что «товарищъ  Троцкiй сказалъ, что не пріѣдетъ  въ Крымъ до тѣхъ поръ, пока  хоть одинъ контръ-революціонеръ останется въ Крыму»…

 По уродству, моральному идіотизму, изувѣрству, патологіи, уголовщинѣ армію чиновниковъ террора, навербованныхъ Дзержинскимъ въ соціальной и моральной преисподней, нѣтъ возможности описать.  Здѣсь  и «усмиритель  Одессы» грузинъ Саджая, дѣйствовавшій подъ псевдонимомъ «доктора Калиниченко», о террористическихъ «причудахъ» котораго въ памяти одесситовъ остались были, похожія  на  кровавыя  небылицы. Здѣсь  парижскій студентъ,  сынъ буржуазной еврейской семьи Вихманъ, до революціи бѣлорозовый «скромный, какъ барышня», а въ годы революціи, изъ барышни превратившійся въ дикаго предсѣдателя ЧК, котораго за садистическiя казни невинныхъ людей впослѣдствіи разстрѣляли даже сами большевики. Здѣсь предсѣдатель кунгурской чеки Гольдинъ, открыто заявлявшій «для разстрѣла  намъ не нужно ни доказательствъ, ни допросовъ, ни подозрѣній. Мы находимъ нужнымъ и разстрѣливаемъ, вотъ и все!» Здѣсь — кончившій жизнь самоубійствомъ слѣдователь ВЧК Миндлинъ, ведшій  допросъ не иначе, какъ наставляя въ лицо обвиняемому наганъ.  Здѣсь и чекисты бонвиваны-аристократы, слѣдователь Московской ЧК баронъ Пиляръ фонъ Пильхау и ленинградской – правовѣдъ Рончевскiй, допрашивающій арестованныхъ необычайно галантно, вставляя французскіе mots и отправляя людей къ стѣнкѣ съ необычайнымъ наплевательствомъ, но, конечно, тоже изъ жажды интегральнаго коммунизма. Здѣсь и алчный  тупой подвальный палачъ ЧК, плечистый бѣлесый дѣтина Панкратовъ съ озвѣрѣлыми глазами на красномъ отъ безпрерывнаго пьянства лицѣ, передъ «работой» получавшій стаканъ водки и комиссарскій обѣдъ, а послѣ работы въ подвалахъ ЧК выбивавшій изъ еще не окоченѣвшаго рта разстрѣлянныхъ золотыя коронки, въ то время какъ тремя этажами выше, у рычага  машины всероссійскаго убійства, въ своемъ кабинетѣ неустанно работалъ  Феликсъ Дзержинскій,  бѣлой нервной рукой подписывавшій смертные приговоры.

Знатокъ женской души Мирабо, когда-то говорилъ эмиссарамъ парижскаго мятежа, что «если женщины не вмѣшаются въ дѣло, то изъ этого ничего не выйдетъ». Въ ВЧК женщины густо вмѣшались. «Землячка» — въ Крыму. Конкордiя Громова — въ Екатеринославѣ. «Товарищъ Роза» — въ Кіевѣ. Евгенія Бошъ — въ Пензѣ. Яковлева и Елена Стасова —  въ Петербургѣ. Бывшая фельдшерица Ревекка Мейзель-Пластинина — въ Архангельскѣ. Надежда Островская — въ Севастополѣ, эта сухенькая учительница съ ничтожнымъ лицомъ, писавшая о себѣ, что «у нее душа сжимается, какъ мимоза, отъ всякаго рѣзкаго прикосновенія», была главнымъ персонажемъ чеки въ Севастополѣ, когда разстрѣливали и топили въ Черномъ морѣ офицеровъ, привязывая тѣла къ грузу. Объ этихъ казняхъ извѣстно, что опустившемуся на дно водолазу показалось, что онъ —  на митингѣ мертвецовъ. Въ Одессѣ дѣйствовала также чекистка венгерка Ремоверъ, впослѣдствіи признанная душевно-больной на почвѣ половой извращенности, самовольно разстрѣлявшая 80 арестованныхъ, при чемъ даже большевистское правосудіе установило, что эта чекистка лично разстрѣливала не только подозрѣваемыхъ въ контръ-революціи, но и свидѣтелей, вызванныхъ въ ЧК  и имѣвшихъ несчастье возбудить ея больную чувственность. Но стоитъ ли  говорить о смерти 80 человѣкъ, тѣмъ доставившихъ сексуальное удовлетвореніе коммунисткѣ Ремоверъ? Совершается коммунистическая революція и самъ Ленинъ сказалъ — «лѣсъ рубятъ щепки летятъ».

Московская слѣдовательница-чекистка Брауде, собственными руками разстрѣливавшая «бѣлогвардейскую сволочь», при обыскѣ самолично раздѣвавшая не только женщинъ,  но и мужчинъ.

 

Дора Евлинская (Явлинская),  женщина-палачъ, казнившая въ одесской ЧК собственными руками 400 офицеровъ

 

Вся эта сѣть чиновниковъ террора Дзержинскаго заканчивалась безвѣстными, но не менѣе жуткими провинціальными и деревенскими фигурами. Какой-то полтавскій чекистъ «Гришка-проститутка», одесскій чекистъ по кличкѣ  «Амуръ», туркестанскій чекистъ, бывшій цирковой артистъ  Дрожжинъ, екатеринославскiй безграмотный чекистъ  Трепаловъ, ставившій  противъ фамиліи непонравившихся ему арестованныхъ «рас», что означало «въ  расходъ»; невѣдомая бакинская «чекистка Любка», рыбинская «чекистка Зинка»; какая-то захолустная Теруань де Мерикуръ, неизвѣстная звѣроподобная латышка, прозванная «Мопсомъ», о которой въ исторіи осталось только то, что она, какъ и Теруань, одѣвалась въ короткіе мужскіе брюки и ходила съ двумя наганами за поясомъ, своими звѣрствами заставляя дрожать населеніе; въ сентябрьскія убійства въ Парижѣ воображеніе парижанъ потрясъ звѣрствами палачъ-негръ Делормъ, но и у Дзержинскаго мы знаемъ среди бѣлыхъ чекистовъ чернаго одесскаго палача — негра Джонсона.

 За  этими фигурами  чекистской мелочи стоятъ уже совершенно молчаливые животнообразные статисты палачи-китайцы и отряды латышей, при чемъ о послѣднихъ никто иной, какъ самъ Петерсъ пишетъ, что большинство изъ нихъ «не понимало русскаго языка».

Вотъ армія передовыхъ бойцовъ мірового октября, фельдмаршаломъ которой сталъ Дзержинскій. Онъ связалъ  эту армію своеобразной желѣзной дисциплиной, окруживъ чекистовъ  паутиной чекистской же провокаціи и шпіонажа. Конечно, изъ этого уголовно-патологическаго отребья въ рай безклассоваго общества, если кто вѣрилъ, то, разумѣется, только Дзержинскій. Извѣстно, что за гробомъ  умиравшихъ чекистовъ  Дзержинскій  всегда шелъ самъ, хороня солдатъ  своей арміи  подъ звуки революціоннаго траурнаго марша — «Вы жертвою пали въ борьбѣ роковой, въ любви беззавѣтной къ народу».

Неумѣстенъ  вопросъ, зналъ  ли  Дзержинскій, что онъ «работаетъ» руками садистовъ и отбросовъ уголовнаго міра? Онъ самъ  констатировалъ, что  въ ЧК «много грязнаго и уголовнаго элемента». Но Дзержинскій не шефъ арміи спасенія. Ленинъ говорилъ: «партія не пансіонъ благородныхъ дѣвицъ,  иной  мерзавецъ потому-то и цѣненъ, что онъ мерзавецъ». Слышавшій на третьемъ этажѣ неистовый шумъ заведенныхъ во  дворѣ моторовъ Дзержинскій былъ того же мнѣнія. Въ этой кровавой коопераціи разница межъ чекистами была только разницей этажей. Тѣмъ то и страшна душа Дзержинскаго, что онъ  не виталъ въ эмпиреяхъ, а всегда  былъ  человѣкомъ  самой низкой  практики и нечаевскаго безпардоннаго  утилитаризма.  Вопросовъ  о «моральности»  и «аморальности» для Дзержинскаго не  возникало —  морально все, что укрѣпляетъ власть коммунистической партіи.

 

Трупы замученныхъ въ харьковской ЧК женщинъ-заложницъ.

Вторая слѣва — С. Иванова, владѣлица мелочнаго магазина. Третья слѣва — А.И. Карольская, жена полковника. Четвертая — Л. Хлопкова, помѣщица. Остальные трупы из-за сильной обезображенности опознать не удалось. У всѣхъ женщинъ заживо взрѣзаны и вылущены груди, половые органы обожжены и въ нихъ найдены уголья. Подобныя изувѣрскія преступленія ЧК въ путинской РФ цинично именуютъ «обезпеченіемъ общественной безопасности въ сложныхъ условіяхъ Гражданской войны».

 

Можетъ быть уголкомъ своей дворянской души Дзержинскій и презиралъ особенно отвратительныхъ палачей. Зато онъ понималъ, что именно ужасомъ ихъ работы онъ загипнотизировалъ страну и отсвѣтомъ этой крови рентгенизируетъ души своихъ подданныхъ, которые въ представленіи Дзержинскаго стали только карточками, внесенными въ чекистскую картотеку.

Къ тому же вѣдь гибли враги. И важно, чтобъ они гибли.  А спрессовываетъ ли имъ Саенко передъ смертью головы или гуманно разворачиваетъ затылокъ  изъ нагана, это  предсѣдателю   ВЧК  въ высокой  степени  неинтересно.  Въ  крайности, переставшаго быть нужнымъ того  или другого палача онъ объявитъ сумасшедшимъ и его истребятъ, «выведутъ въ расходъ», а на его мѣсто поставятъ другого.

Вульгарно  было  бы дѣлать изъ Дзержинскаго  порочно-мелодраматическую нереальную фигуру кровопійцы. Гораздо страшнѣе то, что директоръ этого «театра ужасовъ» Дзержинскій былъ совершенно нормальный коммунистъ.

Съ 1917 года съ момента организаціи ВЧК авторитетъ Дзержинскаго въ правительствѣ и въ партіи всегда былъ непререкаемъ. Тамъ «наверху» было понятнѣй, чѣмъ гдѣ бы то ни было значеніе роли  Дзержинскаго. Глава ВЧК былъ главный  персонажъ революціи. Это онъ гекатомбами труповъ удержалъ власть коммунистической партіи надъ народомъ. Это его побѣда…

Созданная Дзержинскимъ ВЧК по праву занимаетъ первое мѣсто въ исторіи всѣхъ терроровъ, ея кровавая слава переживетъ не одно  поколѣніе. Этой чести у «сторожевого пса октябрьской революціи» не отнять…

 

 

 

Н. Б. Еще о кіевскихъ ЧК въ 1919 г.

 

... Я обѣщалъ тебѣ написать о «чрезвычайкахъ» Кіевскихъ, — не знаю, выйдетъ ли? Словъ нѣтъ: всѣ краски блѣднѣютъ передъ тѣмъ, что я видѣлъ. Итакъ: ЧК было въ Кіевѣ три: Городская, Губернская и Всеукраинская со знаменитымъ Лацисомъ во главѣ. За мѣсяцъ до ухода большевиковъ (конецъ іюня 1919 г.) всѣ три стали проявлять лихорадочную дѣятельность и притомъ по разрядамъ: въ первую голову были разстрѣляны буржуи, не внесшіе контрибуціи, потомъ юристы, инженеры, поляки, украинцы, педагоги и т. д., и т. д. Люди прямо исчезали — списковъ разстрѣлянныхъ не печатали больше, прямо человѣкъ исчезъ — значитъ, разстрѣлянъ. Придирались къ мельчайшему поводу: нашли при обыскѣ 2 фунта сахару — довольно, или бензинъ для зажигалки: разстрѣлъ чуть ли не на мѣстѣ.

У меня за недѣлю было 5 обысковъ и всѣ ночью между 3—4 часами, что искали — неизвѣстно, придутъ, посмотрятъ и уйдутъ; можетъ быть, видъ у меня былъ совсѣмъ пролетарскій. Послѣднія 2,5 недѣли я скрывался... Жизнь стала невыносима...

Во время прихода добровольцевъ, конечно, я оказался въ городѣ. Зная о существованіи ЧК и справедливо предполагая, что въ первый день тамъ будетъ мало народа, т. к. всѣ будутъ на улицѣ, моментально отправился туда: я принципіально бывалъ всюду, гдѣ бывали находимы трупы, можетъ быть, увижу или узнаю кого-нибудь изъ знакомыхъ, тогда хоть извѣстить будетъ можно. Итакъ, прихожу туда, въ городскую, раньше. Милый небольшой особнячокъ милліонера Решетникова, весь окруженный огромнымъ тѣнистымъ садомъ. Народу немного: кругомъ однако стонъ стоитъ: истерики, слезы и какіе-то непонятные выкрики: «еще два!..» «и что они съ тобой сдѣлали...» «ихъ нужно стрѣлять...» — прямо визжитъ какой-то женскій голосъ... это, какъ оказалось, всѣ были родные заложниковъ, взятыхъ большевиками, и пришедшіе что-нибудь узнать. И они узнали: большевики при отступленіи за невозможностью взять заложниковъ съ собой разстрѣляли 1800 человѣкъ, не успѣли всѣхъ 2300, т. к. не было времени. У Петра въ больницѣ были умалишенные изъ числа спасшихся: разсудокъ не выдержалъ, т. к. большевики заставляли приговоренныхъ убирать и уносить трупы, — когда кто уставалъ... его убирали уже другіе, но уже съ раздробленной головой. Итакъ, я вхожу на дворъ: ничего не выдаетъ ужаснаго назначенія этой милой и мирной на обликъ усадьбы; перехожу наискось дворъ и иду къ кучкѣ людей, собравшихся при входѣ въ каменный, солидно построенный гаражъ. На 2/3 пути меня словно огорошиваетъ кто-то ударомъ въ голову; мой путь перерѣзаетъ бетонная канава (для стока воды по время мойки автомобилей), полная дымящейся и запекшейся кровью, въ которой плаваютъ какія-то бѣлыя клецки. Присмотрѣвшись, эти клецки оказались человѣческими мозгами. Изъ толпы на эту «мелочь» никто не смотрѣлъ: всѣ смотрѣли на нѣчто болѣе ужасное... толпа положительно безмолвствовала въ этомъ углу, и всѣ стояли безъ шапокъ.

Иду параллельно канавѣ, стараюсь подальше: меня уже мутитъ отъ невѣроятно сильнаго запаха крови, протискиваюсь чрезъ толпу и вижу: гаражъ для 3-х большихъ автомобилей... бетонныя стѣны, наклонный полъ, стокъ устроенъ въ канаву, о которой я уже писалъ.

Стѣны буквально залиты кровью, человѣческіе мозги всюду, на стѣнахъ, даже на потолкѣ, полъ же на 1/4 аршина покрытъ кашей изъ волосъ, кусковъ черепныхъ костей, и все это смѣшано съ кровью. Отсюда-то и беретъ свое начало ужасная канава... На стѣнахъ висѣли кронштейны съ веревками, совершенно пропитанными кровью, — это для привязыванія тѣхъ, которые сопротивлялись. Не дай Богъ еще разъ что-нибудь подобное видѣть. И это результаты работы только одной ночи, послѣдней передъ ихъ уходомъ! Труповъ убирать не было времени, для этого былъ заготовленъ особый ящикъ шириной въ нормальный ростъ человѣка и такой длины, что могутъ въ него лечь рядомъ 6 человѣкъ. Обреченные клались въ него ничкомъ и пристрѣливались выстрѣломъ изъ револьвера въ голову, сверху клался еще рядъ живыхъ, опять пристрѣливался и такъ пока ящикъ не наполнялся. Ящикъ съ трупами вываливался или въ Днѣпръ, или прямо на свалку, или увозился въ рѣдкихъ случаяхъ въ анатомическій театръ. Чѣмъ руководствовались большевики при этомъ распредѣленіи — не знаю.

Рядомъ съ гаражомъ мастерская — печь, въ которой еще дымились угли, клещи и гвозди, какіе-то особые, никогда мной не виданные ножи, вродѣ докторскихъ; все покрыто клочьями мяса и запекшейся кровью. Огромный котелъ, наполненный еще теплой жидкостью, сильно пахнувшей бульономъ, и въ ней куски мяса и отваренные человѣческіе пальцы — это камера судебнаго слѣдователя ЧК товарища Богуславскаго, о его концѣ я разскажу ниже. Рядомъ съ его столомъ огромный чурбанъ — плаха, топоръ и солдатскій тесакъ — все въ крови. Здѣсь совершался допросъ, и судъ, и расправа. Потомъ, изъ осмотра труповъ, я видѣлъ отваренныя руки съ облѣзшимъ отвареннымъ мясомъ и съ голыми костями вмѣсто пальцевъ, видѣлъ трупы безъ кожи совершенно и съ кожей, оставленной на мѣстѣ погонъ и лампасовъ, съ отрубленными и вырѣзанными частями — все это были слѣды «слѣдствія», а результатъ одинъ — пуля браунинга въ голову въ сосѣднемъ помѣщеніи.

Иду въ садъ. Оттуда-то неслись возгласы, и истерики, и проклятія: оказывается, садъ представлялъ изъ себя сплошную братскую могилу: ни одного невскопаннаго мѣста не было, и уже добровольцы изъ публики принялись ее раскапывать: трупы, трупы, безъ конца трупы, наваленные вповалку одинъ на другого, какъ попало и засыпанные не болѣе какъ на 1/2 арш. землей. У всѣхъ рѣшительно головы раздроблены — это мѣра большевиковъ, чтобы трупъ не былъ опознанъ. Половина ихъ носила на себѣ слѣды допроса. Но вотъ изъ не отрытой еще могилы показывается рука... пронзительный, душу раздирающій крикъ, и какую-то женщину уносятъ замертво: это мать Жигалина (ты ее знаешь) узнала по какой-то мѣткѣ на рукѣ трупъ своего сына. И такія картинки безъ конца, тамъ, гдѣ выкопанные трупы положены рядами, исковерканные, истерзанные, съ раздробленными головами, съ судорожно сведенными оконечностями, всѣ голые, т. к. передъ разстрѣломъ большевики всѣмъ приказывали раздѣваться. Среди нихъ былъ и Г. О. Паукеръ, но я его не узналъ. Были и старики, и женщины, и дѣти 10—12-лѣтняго возраста — заложники польской партіи, когда поляки двинулись впередъ.

Толпа становилась многочисленнѣе и возбужденнѣе, мнѣ же было болѣе чѣмъ довольно, и я отправился посмотрѣть особнякъ, но было уже поздно: успѣли поставить стражу. Въ окна были видны комнаты барскаго роскошнаго дома, наполненныя обломками мебели, пустыми бутылками и рваной бумагой. Пока я ходилъ около дома, толпа сильно возросла, стали произноситься рѣчи, и уже хотѣли идти бить евреевъ, но нашелся одинъ священникъ, который предложилъ тутъ же на улицѣ отслужить панихиду по замученнымъ. Я этого зрѣлища никогда не забуду: старичокъ-священникъ служитъ — безъ облаченія, безъ всякихъ привычныхъ церковныхъ принадлежностей — панихиду по «имена же ихъ, Господи, ты вѣси», а толпа въ 5000 человѣкъ minimum поётъ.

Но опять случай: нѣкоторые, болѣе предусмотрительные, чѣмъ я, успѣли-таки забраться до постановки стражи въ помѣщеніе. Бродили тамъ и добрались до подваловъ и, оказывается, не зря. Тамъ скрывались два члена ЧК, не успѣвшіе удрать вовремя и залегшіе среди пустыхъ ящиковъ въ надеждѣ подъ покровомъ ночи задать тягу. Ихъ-то и раскопали. Не зная, куда дѣться, они полѣзли изъ окна въ надеждѣ скрыться, т. к. толпа была занята панихидой, но ихъ все-таки замѣтили: одного успѣла отбить стража, а другой, оказавшійся секретаремъ слѣдователя ЧК (безусый мальчишка лѣтъ 17), былъ менѣе чѣмъ въ одну минуту на моихъ глазахъ буквально затоптанъ толпой, осталась какая-то кровавая масса на улицѣ безъ малѣйшаго признака чего-либо человѣческаго, ни рукъ, ни ногъ, ни головы, — ничего, буквально ничего. Другой былъ на другой день повѣшенъ.

Послѣ этого я отправился во Всеукраинскую ЧК, гдѣ «забавлялся» самъ Лацисъ, но объ этомъ въ другой разъ: я думаю, что тебѣ и этого пока довольно.

Видѣлъ я ужасовъ довольно, видѣлъ 74 повѣшенныхъ на трамвайныхъ столбахъ на главной улицѣ Николаева (Слащёвъ повѣсилъ всю организацію коммунистическаго заговора, задумано было его убійство и взрывъ штаба и казармъ) — висѣли 3 дня, но ничего подобнаго я нигдѣ не видѣлъ, что видѣлъ въ Кіевѣ въ застѣнкахъ большевиковъ. Въ слѣдующій разъ, но не раньше твоего отвѣта, т. е. разрѣшенія, писать не буду: моихъ разсказовъ объ этомъ никто еще болѣе 5 минутъ не былъ въ состояніи слушать. А еще имѣется двѣ чрезвычайки, моргъ, раскопки, ловля чекистовъ на улицахъ и, наконецъ, Роза Кровавая — палачъ ЧК и Богуславскiй — судебный слѣдователь ЧК, весьма достойная парочка. Итакъ, я буду ждать отвѣта…

(«На чужой стороне» (Прага), № 10,1925, с. 220-223).

 

Жертвы одной изъ кіевскихъ «чрезвычаекъ».

У большинства труповъ на тѣлѣ слѣды прижизненныхъ пытокъ. Почти у всех особымъ изувѣрскимъ способомъ изуродованы половые органы. Все это современные апологеты чекистской мрази называютъ «защитой коренныхъ интересовъ Россіи».

 

 

Справка о разслѣдованіи дѣятельности ЧК въ Кіевѣ

 

Разслѣдованіе комиссіи ген. Рёрберга установило 4800 убійствъ въ Кіевѣ лицъ, имена которыхъ удалось установить. Изъ могилъ кладбищъ вырыто 2500 труповъ. Могилъ старше 4-х недѣль не открывали. Общее число перебитыхъ достигаетъ 12000 человѣкъ (жители называли 30—40 тыс. ч.). Изъ нихъ приблизительно 700 извѣстныхъ людей — 36 профессоровъ, потомъ врачи, инженеры, лидеры партій, прежніе высшіе чиновники, генералы, высшія духовныя лица, представители купечества и аристократіи. 82 члена національнаго клуба, убитые всѣ въ одинъ день. Около 5000 прежнихъ офицеровъ малыхъ чиновъ, маленькихъ чиновниковъ и служащихъ, рядовое духовенство, желѣзнодорожники, приказчики, ремесленники и другіе граждане. Приблизительно 1500—2000 крестьянъ изъ губерніи, главнымъ образомъ изъ окрестностей, остальные 4—5 тыс. чел. — рабочіе.

Имена убійцъ, садистовъ, преступниковъ, называвшихся народными комиссарами, извѣстны. Они установлены по документамъ, найденнымъ въ кіевскихъ чрезвычайкахъ и по показаніямъ чекистовъ и свидѣтелей. 50 % — евреевъ съ еврейскими фамиліями, 25 % — евреевъ съ русскими псевдонимами,    15 % —латышей, венгровъ и китайцевъ, и всего около 10 % русскихъ. Изъ общаго числа 20 % были женщины. Изъ общаго числа евреевъ-чекистовъ около 20 % уголовныхъ преступниковъ. Изъ русскихъ — 80 % уголовныхъ. Въ полтавской ЧК въ короткое время смѣнилось 3 предсѣдателя, убивавшіе одинъ другого — всѣ три бывшіе каторжники.