Актъ разслѣдованія о злодѣяніяхъ большевиковъ (коммунистовъ) въ г. Бѣлгородѣ

Очередной приступъ совковаго «патріотическаго» бѣснованія, вызванный 70-лѣтнимъ юбилеемъ снятія блокады такъ называемаго «ленинграда», вновь подтвердилъ хорошо извѣстный фактъ, что между Русскимъ народомъ и русскоговорящей совѣтско-россiянской біомассой лежитъ непроходимая пропасть. У Русскихъ людей и россiянскaго населенія не просто не существуетъ никакихъ точекъ соприкосновенія, но болѣе того у нихъ діаметрально противоположные идеалы, цѣнности, святыни, нравственныя понятія, жизненные принципы, вѣроисповѣдныя и міровоззрѣнческія основы.

«Совокъ» и «россіянинъ» превозноситъ то, что Русскій человѣкъ ненавидитъ и презираетъ; что «совку» и «россіянину» доставляетъ радость и приводитъ въ поросячій восторгъ, то Русскаго человѣка повергаетъ въ глубокую скорбь; что для «совковъ» и «россіянъ» добро, то для Русскаго человѣка зло; что для нихъ свѣтъ, то для насъ тьма. И наоборотъ, все, что для Русскихъ людей дорого и священно, все, что насъ вдохновляетъ и умиляетъ, все, что мы признаемъ истиннымъ и добродѣтельнымъ, великимъ и святымъ, близкимъ и роднымъ, все это встрѣчаетъ со стороны «совковъ» и «россіянъ» отторженіе, ненависть, непріязнь, злобу, страшную хулу, грязныя ругательства, кощунственныя насмѣшки и тупое равнодушіе.

Русскому человѣку, напримѣръ, ясно, что городъ, получившій свое наименованіе въ честь наимерзѣйшaго и гнуснѣйшаго богохульника Ленина, просто обреченъ на разнаго рода божественныя кары и казни, и что населеніе такого города неизбѣжно будетъ истреблено Богомъ даже безъ всякой войны и блокады, какъ были истреблены Имъ въ свое время Содомъ и Гоморра.

Русскій человѣкъ прекрасно понимаетъ, что Германская армія менѣе всего повинна въ голодной гибели населенія «ленинграда», ибо окруженіе, блокада и осада являются совершенно законными методами веденія войны, а осаждающая городъ армія ни по какимъ законамъ — хоть писаннымъ, хоть неписаннымъ — не обязана кормить осажденныхъ. Если и помирали отъ голода осажденные въ 1612 году въ Кремлѣ поляки, то ужъ, конечно, не по винѣ осаждавшаго ихъ русскаго ополченія. Такъ что, если въ «городѣ-героѣ» «ленинградѣ» люди дохли, какъ мухи, то винить въ этомъ приходится исключительно товарища Сталина и всю его жидо-большевицкую свору, которая не озаботилась пропитаніемъ не только «ленинграда», но и всей «совѣтской родины», на территоріи которой эта свора регулярно устраивала большіе и малые «голодоморы», уносившіе каждый разъ то десятки тысячъ, то сотни тысячъ, а то и многіе милліоны жизней.

Объ этихъ голодоморахъ совѣтско-россiянская біомасса ничего знать не желаетъ, а засѣвшіе въ Кремлѣ вожди и руководители этой біомассы и вовсе имѣютъ наглость эти голодоморы отрицать. Нѣкая мразь изъ числа путинской идеологической обслуги такъ прямо и заявила, что голодъ въ блокадномъ «ленинградѣ» былъ якобы «небывалымъ за всю исторію нашей страны». Спорить съ этой мразью мы не собираемся, хотя бы уже потому, что эта и подобныя ей мрази даже не могутъ опредѣлиться съ числомъ погибшихъ въ «ленинградѣ»: не то ихъ было 600 тысячъ человѣкъ, не то цѣлый милліонъ. Эти такъ называемые «патріоты» за семь десятилѣтій такъ и не смогли подсчитать точную цифру погибшихъ «соотечественниковъ», разбросъ данныхъ у нихъ составляетъ 400 тысячъ душъ. Это, конечно, показатель ихъ подлиннаго, а не показушно-пропагандистскаго отношенія къ тому, что они называютъ «великой трагедіей». Впрочемъ, такой уровней статистическихъ «погрѣшностей» существуетъ въ отношеніи и всѣхъ прочихъ трагедій въ исторіи совковой «родины»: никто не можетъ намъ назвать не только именъ, но даже и количества убіенныхъ съ точностью хотя бы до милліона.

Вмѣсто спора съ совѣтской сволочью, который принципіально невозможенъ по причинѣ отсутствія общаго языка и отрицанія «совками» христіанской нравственности, мы вновь обратимся къ реальной, а не пропагандистки разрисованной трагедіи, и притомъ къ трагедіи не совѣтскаго, а нашего собственнаго Русскаго народа. Мы никогда не устанемъ напоминать и разъяснять, что мы, Русскіе, претерпѣли отъ рукъ ленинско-путинской банды, прочно засѣвшій 95 лѣтъ назадъ въ Кремлѣ, невѣроятно жестокія и до настоящаго времени по существу неотомщенныя страданія, съ которыми нельзя даже и сравнивать выдуманныя на 99% «страданія» такъ называемыхъ «мирныхъ совѣтскихъ гражданъ» отъ «нѣмецкихъ оккупантовъ». Въ отличіе отъ «совковъ», не имѣющихъ по сути дѣла ничего кромѣ пропагандистскихъ небылицъ, у насъ есть доказательства совершенныхъ надъ нашимъ народомъ невѣроятныхъ злодѣйствъ, добытыя по всѣмъ правиламъ и уставамъ уголовнаго судопроизводства правового государства. Въ нашемъ распоряженіи имѣются не только точныя данные, но и конкретныя имена и фамиліи жертвъ красныхъ сатанистовъ.

Все эти сведения собраны благодаря усилиям Особой Комиссіи по разслѣдованію злодѣяній большевиковъ, дѣйствовавшей сначала при Главнокомандующемъ Вооруженными Силами на Югѣ Россіи ген. Деникинѣ, а затѣмъ при Главнокомандующемъ Русской Арміей ген. Врангелѣ. Полной картины большевицкихъ изувѣрствъ и злодѣяній эта Комиссія возсоздать не могла, т.к. дѣйствовала на ограниченной территоріи Россіи и въ теченіе очень ограниченнаго времени - менѣе двухъ лѣтъ. Но и то немногое, что было ею сдѣлано при такихъ скудныхъ возможностяхъ, вполнѣ позволяетъ разсмотрѣть звѣриную и дiаволоподобную физіономію жидо-большевизма и осознать, что сотворили съ нашей истинной Родиной — Христіанской Россіей изверги рода человѣческаго, создавшіе вмѣсто нея свою богомерзкую «Родину» — СССР-РФ.

Пока «совки» и «россіяне» обсасываютъ очередной эпизодъ выдуманной ими «великой отечественной войны», Русскому человѣку полезно еще разъ вспомнить тѣ многомилліонныя русскія жертвы, о которыхъ не разсказываетъ россiянское тель-авиденiе, не пишетъ «независимая» и «свободная» пресса, молчатъ кремлевско-лубянские «историки» и такъ называемые «парламентаріи», и кровь которыхъ все еще вопіетъ къ небу объ отмщеніи. Документы, подобные приводимому ниже, нужно читать регулярно и внимательно, чтобы все это намертво запечатлѣлось въ мозгахъ и въ сердцахъ, какъ молитва «Отче нашъ». Только такимъ путемъ можно выработать абсолютный иммунитетъ къ слезоточивымъ и лживымъ баснямъ о жертвахъ «великой отечественной войны», которая была лишь самымъ обыкновеннымъ Божескимъ возмездіемъ всѣмъ краснымъ злодѣямъ и преступникамъ, всѣмъ ихъ соучастникамъ, сообщникамъ, пособникамъ, прислужникамъ, родственникамъ и друзьямъ.

Итакъ, только одинъ русскій городъ и только за полгода сатанинской власти, которая вотъ уже почти столѣтіе держитъ въ своихъ цѣпкихъ, грязныхъ и кровавыхъ лапахъ огромную страну.

Редакція сайта «Сила и Слава»

Актъ разслѣдованія

по дѣлу объ убійствахъ разныхъ лицъ и другихъ преступныхъ дѣяніяхъ, учиненныхъ большевиками (коммунистами) въ городѣ Бѣлгородѣ въ періодъ съ декабря 1918 года по іюнь 1919 года.

Второе занятіе Бѣлгорода большевиками и паденіе гетманской власти совпало со временемъ полнаго господства системы Краснаго террора въ Совѣтской Россіи, и поэтому немедленно же повлекло за собой рядъ всевозможныхъ насилій со стороны большевицкихъ властей въ отношеніи множества лицъ, какъ принадлежащихъ къ буржуазному классу, какъ-то: помѣщиковъ, чиновниковъ, духовенства, купцовъ, вообще интеллигенціи, такъ даже и въ отношеніи крестьянъ и другихъ мелкихъ тружениковъ, если послѣдніе были хотя бы косвенно заподозрѣны въ недоброжелательствѣ къ большевикамъ, въ службѣ гетманской власти и т.п. Нерѣдко крутая расправа большевиковъ съ тѣми или иными лицами вызывалась вовсе не политическими мотивами, а просто сведеніемъ личныхъ счетовъ между большевицкими властями и ихъ клевретами съ одной стороны и потерпѣвшими съ другой.

Насилія эти выражались обыкновенно въ обыскахъ, арестахъ, контрибуціяхъ, посылкѣ лицъ, не занимавшихся ранѣе физическимъ трудомъ, на различныя тяжкія и унизительныя работы, оскорбленіяхъ, издѣвательствахъ, побояхъ и, наконецъ, убійствахъ, причемъ послѣднія, хотя и производились подъ видомъ какъ бы казни за какія-то преступленія противъ совѣтской власти, но при этомъ въ большинствѣ случаевъ не только не бывало никакого судебнаго разбирательства, но нерѣдко жертвѣ даже не объявлялось, въ чемъ она обвинена и за что осуждена.

Комендантъ города Бѣлгорода Стефанъ Саенко, пріобрѣтшій впослѣдствіи широкую извѣстность въ качествѣ коменданта концлагеря на ул. Чайковскаго въ гор. Харьковѣ, часто совмѣщалъ въ себѣ личности и обвинителя, и судьи, и палача, т.к. большей частью лично принималъ участіе въ совершеніи казней.

Этотъ типичный садистъ, который самъ про себя говорилъ «Я - звѣрь, а не человѣкъ», особенно отягчалъ участь жертвъ большевицкаго засилья. Онъ прямо приказывалъ своимъ помощникамъ-китайцамъ не сразу убивать жертву, а предварительно помучивъ ее, или медленно разстрѣливать и, насмѣхаясь, наслаждался видомъ страданій своихъ жертвъ. Не лучше его были и его сотрудники, члены Чрезвычайки, евреи изъ Луганска Шапиро и Воликъ, изъ которыхъ послѣдній состоялъ помощникомъ начальника Бѣлгородской тюрьмы, но являлся туда только для разстрѣловъ.

Уже недѣли черезъ двѣ послѣ прихода большевиковъ, въ Бѣлгородскую тюрьму было доставлено человѣкъ 90 разныхъ званій, людей, совершенно незнакомыхъ мѣстному тюремному персоналу. Число ихъ постепенно мѣнялось вплоть до эвакуаціи Бѣлгорода большевиками, иныхъ отпускали, иныхъ разстрѣливали, прибывали и новые. Передъ эвакуаціей большевики уголовныхъ отпустили, а оставшихся въ живыхъ заложниковъ куда-то увезли. Въ числѣ нихъ были нѣкто Масловъ, служившій въ полиціи, купецъ Константинъ Кошкаровъ, Муромцевъ, Кацъ. Другіе арестованные содержались въ арестномъ домѣ. Въ числѣ ихъ находился секретарь Союза Міровыхъ судей Протопоповъ, который оставался подъ арестомъ все время господства большевиковъ. Туда же былъ доставленъ преосвященный Никодимъ, епископъ Бѣлгородскій, и священникъ Амфитеатровъ, подъ конецъ же въ числѣ заключенныхъ здѣсь находились: купецъ Яковлевъ, Никулинъ, братья Ермолаевы, священникъ Садовниковъ, смотритель духовной семинаріи Сѣвериновъ и три монаха. Многіе же убивались на пожарномъ дворѣ вскорѣ послѣ своего задержанія, не подвергаясь даже предварительному аресту. У нѣкоторыхъ лицъ одновременно съ арестомъ производились обыски, причемъ подъ видомъ конфискаціи отнимались драгоцѣнныя вещи.

Ниже приводятся отдѣльные случаи большевицкой расправы, установленные разслѣдованіемъ.

Дней черезъ 5-7 послѣ вступленія большевиковъ въ Бѣлгородъ былъ арестованъ на базарѣ по распоряженію коменданта Саенко управляющій имѣніемъ графа Дорера Янзенъ Юметъ. Дочь его Марія Янзенъ застала его въ «комендатурѣ», въ маленькой комнаткѣ, гдѣ помѣщалось 16 человѣкъ, которые должны были сидѣть и спать на голомъ полу, причемъ она видѣла, какъ китаецъ былъ одного изъ арестантовъ за что-то плетью.

Ни самъ Янзенъ, ни дочь его такъ и не могли ни отъ кого добиться, за что онъ арестованъ. Между тѣмъ 31 декабря Марія Янзенъ, придя навѣстить отца, уже на застала его въ комендатурѣ. На ея разспросы Саенко и его помощникъ говорили, что ея отца отправили то въ Харьковъ, то въ Курскъ, пока одинъ изъ помощниковъ не объявилъ, наконецъ, что ея отецъ разстрѣлянъ. Гдѣ былъ разстрѣлянъ Янзенъ, и гдѣ похороненъ, осталось неизвѣстнымъ.

У крестьянина Бѣлгородскаго уѣзда, слободы Ямской Якова Леонова было три сына, которые всѣ трое служили при Гетманѣ въ Бѣлгородѣ въ качествѣ казаковъ, но уже въ августѣ 1918 года оставили военную службу и уѣхали въ Харьковъ, а на первый день Рождества явились въ Бѣлгородъ къ отцу, пробыли у него нѣсколько дней, а затѣмъ были арестованы и приведены въ Чрезвычайку. Отцу удалось одинъ разъ принести имъ пищу, а на другой день онъ уже сыновей въ Бѣлгородской Чрезвычайке не засталъ. Его тамъ ложно увѣрили, что они отправлены въ Харьковъ, а затѣмъ въ Курскъ, но впослѣдствіи онъ узналъ отъ красноармейцевъ, что всѣ его три сына, за то, что служили Гетману, разстрѣляны въ тюрьмѣ и тамъ же закопаны.

Сравнительно легко удалось отдѣлаться отъ большевиковъ секретарю Бѣлгородскаго съѣзда Міровыхъ Судей Александру Протопопову. Передъ приходомъ большевиковъ въ Бѣлгородъ Протопоповъ удалился въ Харьковъ, но оттуда былъ посланъ начальствомъ въ Бѣлгородъ, разузнать объ отношеніи большевиковъ къ міровой юстиціи. Домъ свой онъ нашелъ занятымъ большевицкимъ слѣдователемъ ¾ кондукторомъ товарныхъ поѣздовъ Зайцевымъ и узналъ, что его разыскиваютъ сотрудники Чрезвычайки Рюминъ и Золотухинъ, оба пекари по ремеслу, а двое другихъ, Мотылевъ и Шелеховъ, произвели у него обыскъ, забравъ всѣ его и его сына вещи. На третій день пріѣзда Протопоповъ отправился къ предсѣдателю мѣстнаго ревкома, съ которымъ онъ раньше былъ знакомъ. Тотъ принялъ его любезно, объяснилъ ему, что мировые судьи должны вернуться въ Бѣлгородъ и даже выдалъ ему удостовѣреніе на обратный выѣздъ въ Харьковъ. Но по заявленію явившагося туда помощника комиссара Макагона о томъ, что онъ, Протопоповъ, будто бы выдалъ нѣмцамъ много большевиковъ, изъ которыхъ одинъ, Золотухинъ, былъ разстрѣлянъ, онъ былъ задержанъ явившимся туда же комендантомъ Саенко и отведенъ въ казначейство, помѣщенъ тамъ вмѣстѣ съ другими арестованными, оттуда по приказу Саенко онъ былъ доставленъ въ Чрезвычайку къ слѣдователю Гегели.

Послѣдній предъявилъ Протопопову обвиненіе въ сношеніи съ нѣмцами. Записавъ показаніе, онъ, не прочитавъ его Протопопову, далъ ему его для подписи. На просьбу же послѣдняго прочитать таковое, сталъ бранить его, угрожать револьверомъ и, прочитавъ только послѣднюю фразу протокола, снова предложилъ ему подписать его. Протопоповъ подписалъ его, но оговорился, что ему была прочитана только послѣдняя фраза. Тогда Гегели пришелъ въ ярость, разорвалъ протоколъ, написалъ новый и опять не прочитавъ таковой Протопопову, заставилъ послѣдняго подписаться подъ нимъ уже подъ угрозой разстрѣла. Затѣмъ его отвели въ подвалъ Чрезвычайки, гдѣ ему и пришлось переночевать вмѣстѣ со свящ. Амфитеатровымъ и іеромонахами Серафимомъ и Неофитомъ.

На другой день ихъ повели въ арестный домъ. Дорогой конвойные издѣвались надъ ними, бранили отборной бранью и били прикладами. Въ арестномъ домѣ ихъ помѣстили въ небольшую комнату, гдѣ уже безъ того сидѣло 6 человѣкъ. Тамъ они просидѣли до 1 января. Спали на голомъ полу, комната не освѣщалась, пищу имъ приносили со стороны. Воздухъ былъ такой спертый, что трудно было дышать.

Около 10 января Протопопова и еще 20 человѣкъ перевели въ тюрьму, въ холодную и сырую камеру. Тамъ заѣдали ихъ клопы и вши. Ежедневно въ тюрьмѣ заболѣвало тифомъ 5-6 человѣкъ, ежедневно же являлись туда и члены Чрезвычайки Шапиро, Воликъ и Бочаровъ со списками лицъ, подлежащихъ разстрѣлу. Протопоповъ тоже былъ приговоренъ къ разстрѣлу, сначала Чрезвычайной Комиссіей, а потомъ Ревтрибуналомъ и 28 марта долженъ былъ быть разстрѣлянъ, но наканунѣ изъ Курска пріѣхалъ какой-то комиссаръ, который по какимъ-то причинамъ арестовалъ весь трибуналъ, пріостановилъ исполненіе всѣхъ его приговоровъ и, въ концѣ концовъ, прекратилъ дѣло Протопопова за отсутствіемъ въ немъ состава преступленія и 5 апрѣля освободилъ его изъ тюрьмы. Но и послѣ Протопопову приходилось скрываться, т.к. вышеупомянутый Макагонъ вплоть до самаго прихода добровольцевъ стремился вновь арестовать его, для чего неоднократно приходилъ съ красноармейцами къ нему на квартиру.

Упомянутый Александръ Протопоповъ, находясь въ тюрьмѣ, слышалъ, что между прочимъ тамъ содержался и былъ разстрѣлянъ портной Клейменовъ. Онъ былъ арестованъ за то, что пожаловался нѣмцамъ на портного Феофанова, который во время перваго владычества большевиковъ въ Бѣлгородѣ забралъ у него, Клейменова, многое изъ товара. Нѣмцы за это посадили Клейменова въ тюрьму, а когда вернулись большевики, Феофановъ постарался отомстить Клейменову, въ результатѣ чего послѣдній и былъ разстрѣлянъ.

Мѣщанка Прасковья Кузьминична Травкина-Денисова имѣетъ въ Бѣлгородѣ мясную лавку. Дѣло велось ею съ двумя сыновьями, Веніаминомъ и Александромъ, и двумя приказчиками, Ревякинымъ и Погожинымъ. Во время перваго господства большевиковъ въ Бѣлгородѣ одинъ изъ ихъ комиссаровъ по фамиліи Судья забиралъ у Травкиной мясо, но деньги за него не платилъ, а когда сынъ ея Веніаминъ потребовалъ таковыя, Судья отвѣчалъ, что не имѣетъ денегъ. Веніаминъ Травкинъ въ виду засилья большевиковъ долженъ былъ согласиться взять съ него вмѣсто денегъ расписку объ обѣщаніи уплатить таковыя при первой возможности. Когда въ Бѣлгородъ пришли нѣмцы, Веніаминъ Травкинъ пожаловался имъ на Судью, послѣдняго арестовали и продержали 8 мѣсяцевъ въ тюрьмѣ. Но вотъ вернулись снова большевики. Вмѣстѣ съ ними вернулся и упомянутый Судья, сталъ у власти въ качествѣ члена ревкома и не замедлилъ отомстить Травкинымъ.

Въ 4 часа дня 24 декабря 1918 года къ Прасковьѣ Травкиной явился комендантъ Саенко, объявившій ей, что сынъ ея Веніаминъ уже арестованъ и спросилъ другого ея сына Александра. Узнавъ, что его нѣтъ дома, онъ рѣшилъ дожидаться его, а тѣмъ временемъ арестовалъ приказчиковъ Ревякина и Погожина. Не дождавшись Александра Травкина, Саенко ушелъ. Александръ Травкинъ, вовремя предупрежденный матерью, скрылся. Погожинъ вернулся въ тотъ же вечеръ домой настолько избитымъ, что лицо его было все въ синякахъ, а скулы были такъ повреждены, что Погожинъ больше недѣли потомъ не могъ ѣсть. Погожинъ объяснилъ, что избивалъ его лично Саенко, выпытывая у него, кто во время пребыванія Бѣлгородѣ нѣмцевъ бывалъ въ домѣ Травкиныхъ. По освобожденіи изъ-подъ стражи содержавшагося тамъ кассира Азіатскаго банка Василія Ивановича, Травкина узнала отъ него, что вечеромъ 24 декабря къ сидѣвшему вмѣстѣ съ нимъ сыну ея Веніамину подошелъ Саенко со словами: «Ну-ка вставай, сейчасъ пойдемъ, посчитаемся съ тобой», увелъ его и, по словамъ одного изъ заложниковъ Каца, затѣмъ убилъ его на томъ же дворѣ.

Впослѣдствіи Травкина узнала, что трупы убитыхъ увозятся куда-то изъ города за лѣсную сторожку и тамъ закапываются. Потомъ, когда по приказу комиссара Славгородскаго выкапывали трупы изъ ямы для переноса въ новую общую могилу, въ одной изъ ямъ она опознала трупы сына своего Веніамина и приказчика Ревякина. Голова на трупѣ Веніамина едва держалась, т.к. она была изрублена шашкой, равно какъ и правое плечо. Лицо его было такъ изрублено, что съ правой стороны проглядывали зубы.

Травкиной удалось выпросить у старшаго конвойнаго позволеніе перенести трупы на кладбищѣ, что она и сдѣлала при помощи своего знакомаго. Похоронить трупы, однако, ей пришлось все-таки тайкомъ, безъ совершенія какихъ-либо обрядовъ.

Особенную жестокость Саенко проявилъ въ отношеніи семейства князей Гагариныхъ. Въ первые же дни послѣ прихода большевиковъ Бѣлгородъ въ декабрѣ 1918 года около села Краснаго большевики задержали ѣхавшихъ въ экипажахъ князя и княгиню Гагариныхъ вмѣстѣ съ ихъ старшимъ сыномъ и привезли ихъ въ Бѣлгородъ, въ казначейство къ Стефану Саенко. Послѣдній встрѣтилъ ихъ издѣвательствами, сначала помѣстилъ княгиню въ комнату съ гулящими дѣвками, затѣмъ позвалъ двухъ китайцевъ, вывелъ князя во дворъ, поставилъ его на колѣни и на глазахъ жены и сына вмѣстѣ съ китайцами сталъ рубить его шашками. Княгиня Гагарина отъ этого зрѣлища сошла съ ума. Несмотря на это, покончивъ съ княземъ, Саенко съ китайцами сначала подрубили ей ноги шашками, а когда она упала, стали рубить ей животъ и, наконецъ, убили ее. Затѣмъ принялись за молодого князя, сначала отрубили ему руки, затѣмъ заставили его нагнуться и стали бить шашками по шеѣ. Гагаринъ вырвался и сталъ бѣгать по двору. Саенко съ китайцами, тѣшась его муками, смотрѣли и громко смѣялись и, наконецъ, Саенко закололъ князя кинжаломъ. Одежду Гагариныхъ и ихъ вещи Саенко тутъ же раздѣлили между убившими ихъ китайцами, которые при дѣлежѣ этихъ вещей подрались. Потомъ одинъ изъ китайцевъ показывалъ золотое кольцо, хвастаясь, что получилъ его при дѣлежѣ этой добычи. Трупы семьи князей Гагариныхъ были вмѣстѣ съ трупами другихъ увезены за городъ и брошены въ яму.

Въ тотъ же самый день, когда были совершены эти возмутительныя убійства, содержавшiйся въ это время подъ стражей въ томъ же домѣ Казначейства вышеупомянутый Протопоповъ былъ лично свидѣтелемъ другого не менѣе возмутительнаго злодѣянія. Приведя четверыхъ гайдамаковъ и поставивъ ихъ у иконы Свят. Николая, затѣмъ отведя одного изъ нихъ въ сторону, Саенко выстрѣлили въ него изъ револьвера и ранилъ его въ плечо, послѣ нѣкоторой паузы выстрѣлилъ еще и ранилъ его въ грудь, затѣмъ опять сдѣлалъ паузу, опять выстрѣлилъ и ранилъ еще въ грудь и животъ, а когда гайдамакъ, наконецъ, упалъ Саенко бросился на него съ китайцами и закололъ несчастнаго кинжалами, послѣ чего немедленно была забрана вся одежда покойнаго. Бывшіе свидѣтелями этого ужаса три оставшiеся гайдамака стали на колѣни, прося у Саенко пощады, но тотъ на эти просьбы только звѣрски смѣялся и продолжалъ поодиночке каждаго изъ нихъ медленно разстрѣливать. Весь залъ былъ залитъ кровью эти четверыхъ человѣкъ.

По окончаніи этого ужаснаго дѣла Саенко обратился къ палачамъ-китайцамъ со словами: «Вотъ вы какъ должны убивать, а то вы сразу убиваете, сначала надо помучить, затѣмъ уже убивать и забирать одежду». Затѣмъ, показавъ другимъ арестованнымъ свои окровавленныя руки, Саенко сказалъ: «Я уже тысячи такихъ жертвъ уложилъ и ищу своего противника, котораго въ ленточки раздеру». Кого онъ имѣлъ въ виду, говоря послѣднюю фразу, неизвѣстно.

8 или 9 марта 1919 года на глазахъ у проходившаго мимо дворянина Владиміра Барышникова у кладбищенской стѣны Бѣлгорода былъ разстрѣлянъ судебный слѣдователь Никольскій. Въ разстрѣлѣ принимали участіе: членъ Ревтрибунала Брагинъ, товарищъ предсѣдателя того же трибунала Васильевъ, большевицкій прокуроръ Сегавутинскiй и красноармейцы. Передъ разстрѣломъ Никольскій сбросилъ съ себя пиджакъ и со словами: «стрѣляйте, мерзавцы!» выставилъ грудь. Затѣмъ онъ былъ убитъ выстрѣлами Брагина и красноармейцевъ. Послѣ разстрѣла участники послѣдняго, дѣлясь впечатлѣніями разстрѣла, радовались, что удалось разстрѣлять слѣдователя.

Начальникъ бѣлгородской тюрьмы Соковичъ, очень любимый, какъ подчиненными, такъ и арестантами, при приближеніи большевиковъ къ Бѣлгороду удалился въ Харьковъ, н тамъ былъ задержанъ какими-то матросами, сильно избитъ, обобранъ, затѣмъ доставленъ въ Бѣлгородъ, сначала въ земскую больницу, затѣмъ въ пожарную команду, гдѣ былъ зарубленъ большевиками. Свидѣтель Фридрихъ Гойеръ, бывшій врачомъ земской больницы при доставленіи туда Соковича говоритъ, что за все время своей практики не видѣлъ, такихъ ужасныхъ слѣдовъ отъ побоевъ, какіе были на тѣлѣ Соковича. Оно было сплошнымъ кровавымъ мѣсивомъ, на немъ не было ни одного живого мѣста. Соковичъ разсказалъ ему, что его задержали красноармейцы въ Харьковѣ на Николаевской площади и стали бить полѣньями, бревнами и сапогами, а избивъ, отправили въ Бѣлгородъ. Зная, что Соковича преслѣдуютъ власти, Гойеръ, желая его спасти, принялъ всѣ мѣры, чтобы продержать его подольше въ больницѣ, и чтобы большевики пощадили его жизнь. Послѣднее ему обѣщали, но потомъ обманнымъ образомъ забрали Соковича якобы для допроса изъ больницы и гдѣ-то убили.

Множество убійствъ было совершено большевиками въ самомъ помѣщеніи бѣлгородской тюрьмы. Убійства эти совершались обыкновенно такимъ порядкомъ: заблаговременно приглашали рабочихъ, которые вырывали въ тюремномъ дворѣ могилу аршина въ два глубины и по сажени въ длину и ширину. Затѣмъ обыкновенно вечеромъ являлся дѣлопроизводитель «Чрезвычайки» Шапиро или номинальный начальникъ тюрьмы Воликъ и приводилъ съ собой по нѣсколько лицъ, предназначенный къ разстрѣлу, въ сопровожденіи конвойныхъ латышей. Иногда являлся самъ Стефанъ Саенко, котораго сопровождали кромѣ того китайцы съ шашками. Иногда къ числу подлежащихъ разстрѣлу прибавляли кого-нибудь еще изъ числа содержащихся въ тюрьмѣ. Затѣмъ предлагалось принять участіе въ разстрѣлѣ вмѣстѣ съ латышами охотникамъ изъ числа красноармейцевъ, составлявшихъ дежурный караулъ при тюрьмѣ.

Передъ разстрѣломъ всѣхъ подлежащихъ казни раздѣвали, оставляли въ одномъ бѣльѣ, т.к. платье ихъ должно было оставаться неповрежденнымъ отъ разстрѣла, какъ подлежащее дѣлежу между участниками казни. Это участіе въ дѣлежѣ одежды и вещей казнимыхъ и служило приманкой, заставлявшей нѣкоторыхъ красноармейцевъ участвовать въ качествѣ охотниковъ въ разстрѣлахъ. Предназначенные къ казни подводились по двое къ вырытой ямѣ и ставились спиной къ ней, а лицомъ къ конвойнымъ. Шапиро, или вообще лицо, распоряжавшееся казнью, обращались къ казнимымъ съ какимъ-нибудь выкрикомъ, напримѣръ: «Вы думали задавить революцію, а теперь видите, она цвѣтетъ» и затѣмъ приказывали стрѣлять. Разстрѣливаемыя жертвы падали въ яму. Затѣмъ то же самое производилось и со слѣдующими парами осужденныхъ. Когда разстрѣлъ оканчивался, комиссаръ подходилъ къ ямѣ и кричалъ: «Говори, кто есть живой, а то все равно задохнешься!», и хотя случалось, что лежащіе въ ямѣ еще стонали, ихъ тѣмъ не менѣе закапывали. Кромѣ того, передъ уходомъ комиссаровъ поручалось тюремнымъ надзирателямъ Швареву и Костину, которые должны были присутствовать при казняхъ, закапывать могилу до верху и закрывать снѣгомъ, такъ чтобы не было видно черной земли, и приказывалось, если явится кто-нибудь изъ родственниковъ убитыхъ и будетъ спрашивать о нихъ, говорить, что привозили въ тюрьму, но потомъ увезли неизвѣстно куда.

Такимъ образомъ, въ первые же дни господства большевиковъ въ Бѣлгородѣ были разстрѣляны между прочими польскій офицеръ Поплавскiй и тайный агентъ, переводчикъ при нѣмцахъ Стойко, а съ ними еще 5 человѣкъ. Черезъ нѣсколько дней послѣ нихъ священникъ Амфитеатровъ и одинъ изъ содержащихся въ тюрьмѣ гайдамаковъ, затѣмъ нѣкто подъ видомъ полковника; какъ оказалось впослѣдствіи, это былъ преосвященный Никодимъ, епископъ Бѣлгородскій, объ обстоятельствахъ умерщвленія котораго, равно какъ и священника Амфитеатрова будетъ сказано ниже, затѣмъ тамъ же были разстрѣляны помѣщикъ Сегеда и большевицкій комиссаръ Когановъ, трое какихъ-то гайдамаковъ, бывшіе полицейскіе Ткачукъ и Гвоздевъ, гайдамакъ Концебалъ, упомянутый выше портной Клейменовъ и большевикъ Григорьевъ; послѣдній за приготовленіе къ убійству кого-то изъ своихъ. Затѣмъ 5 гайдамаковъ, почти мальчиковъ, разстрѣлянныхъ по ихъ просьбѣ всѣ сразу; бывшій городской голова докторъ Слатинъ и съ нимъ еще четыре какихъ-то человѣка.

Вскорѣ послѣ этихъ разстрѣловъ въ Бѣлгородъ пріѣхалъ какой-то комиссаръ Славгородскiй. Осмотрѣвъ могилы на дворѣ, онъ возмутился множествомъ жертвъ разстрѣловъ, на что начальникъ тюрьмы Воликъ возражалъ, что при смѣнѣ власти иначе и быть не можетъ. Славгородскiй распорядился вырыть трупы, зарытые на тюремномъ дворѣ, и перевезти за городъ, но приглашенные рабочіе нашли, что трупы зарыты глубоко, и потому раскопали только одну могилу, въ которой было закопано тѣло преосвященнаго Никодима, его-то и перевезли въ общую могилу за кладбищемъ.

Вышеупомянутый Протопоповъ, просидѣвшій въ тюрьмѣ до 5 апрѣля, говорилъ, что изъ камеръ тюрьмы выводилось ежедневно 5-7 человѣкъ для разстрѣла, причемъ разстрѣливали во дворѣ и внѣ его. По количеству выстрѣловъ онъ сосчиталъ, что разстрѣляно было всего человѣкъ 300, если не больше. Ему самому пришлось быть въ числѣ лицъ, закапывающихъ могилу доктора Слатина и его товарищей, причемъ нѣкоторые находившiеся въ могилѣ были еще живы, т.к. верхній слой земли надъ ними, то поднимался, то опускался, и Шапиро, чтобы ихъ прикончить долженъ былъ нѣсколько разъ выстрѣлить уже въ зарытую могилу.

27 іюня 1919 года членами Особой Комиссіи былъ произведенъ осмотръ двора бѣлгородской тюрьмы, причемъ на ограниченной площади, называемой чернымъ дворомъ, по указанію тюремныхъ надзирателей Шварева и Костина было найдено пять могилъ, а затѣмъ въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ помѣщенія надзирателя еще двѣ могилы.

На наружныхъ стѣнахъ зданія тюрьмы оказались многочисленные слѣды пуль, выпущенныхъ во время разстрѣла жертвъ.

Но многіе были разстрѣляны, какъ вышеупомянутые, или зарублены не въ тюрьмѣ, а внѣ ее, на пожарномъ дворѣ и на томъ мѣстѣ за кладбищемъ, куда жертвы свозились для зарытiя въ землю. Проживающій за городомъ у еврейскаго кладбища Михаилъ Болдыревъ съ самаго прихода большевиковъ сталъ замѣчать слѣды крови на снѣгу при проѣзжей дорогѣ, ведущей къ самому тюремному двору. Отъ служащихъ на этомъ дворѣ онъ вскорѣ узналъ, а затѣмъ и самому ему приходилось видѣть, что кровь эта была отъ убитыхъ большевиками, привозимыхъ съ пожарнаго двора. Черезъ нѣсколько дней послѣ прихода большевиковъ на пожарномъ дворѣ ими были зарублены какіе-то семь человѣкъ. Трупы ихъ были вывезены за городъ и брошены около дома Шарыкина. Одинъ изъ этихъ несчастныхъ оказался недорубленнымъ до конца. Онъ пришелъ въ себя, поднялся, постучалъ въ ближайшій домъ, откуда его направили въ ближайшій лазаретъ, но тамъ его не приняли, равно какъ и въ другихъ лазаретахъ, наконецъ, лицъ, водившихъ его, встрѣтилъ какой-то комиссаръ и приказалъ свести его на пожарный дворъ, гдѣ его вмѣсто оказанія помощи окончательно добили, а трупъ его опять привезли въ ту же яму, изъ которой онъ ушелъ. Нѣкоторые трупы были зарыты прямо на пожарномъ дворѣ, какъ, напримѣръ, трупъ старшаго городового Щеблыкина.

Служившій при большевикахъ въ земской больницѣ врачъ Гойеръ показалъ, что въ первыхъ числахъ января 1919 года къ нему въ больницу явился какой-то крестьянинъ съ двумя ранами на затылкѣ и третьей на шеѣ, проникающими - первыя двѣ до черепной кости, а третьей - до позвонка, всѣ три рубленыя. На разспросы этотъ человѣкъ отвѣтилъ Гойеру, что онъ крестьянинъ села Быховца, былъ арестованъ какими-то красноармейцами по обвиненію въ какихъ-то грабежахъ, которыхъ онъ не совершалъ, и приведенъ въ городъ къ коменданту Саенко, который вывелъ его на пожарный дворъ и собственноручно изрубилъ его шашкой. Отъ этого онъ потерялъ сознаніе, а когда очнулся, проползъ до воротъ двора и подъ ворота на улицу, а затѣмъ при помощи одного желѣзнодорожника былъ доставленъ въ больницу.

Вскорѣ, по словамъ Гойера, въ больницу явился одинъ изъ помощниковъ Саенко и, узнавъ, что раненый въ больницѣ, вызвалъ по телефону самого Саенко. Оба комиссара стали страшно браниться и сдали раненаго красноармейцамъ, которые увели его въ одномъ бѣльѣ. Тщетно онъ просилъ пощады, въ тотъ же день стало извѣстно, что оно окончательно добитъ.

Столь извѣстное враждебное отношеніе большевиковъ къ Церкви и ея служителямъ во время перваго кратковременнаго ихъ владычества въ Бѣлгородѣ въ началѣ 1918 года не успѣло еще ярко выразиться. Только тогдашній комендантъ города Поздняковъ потребовалъ съ мѣстнаго монастыря 200 000 рублей контрибуціи, но т.к. таковой суммы тамъ не оказалось, то забралъ изъ монастыря двѣ ренты на 50 000 рублей, да еще большевики при уходѣ своемъ забрали пару лошадей епископа Никодима. Тѣмъ не менѣе, и тогда преосвященный Никодимъ въ проповѣдяхъ своихъ изобличалъ большевиковъ и ихъ грабительскую политику, предостерегая отъ нихъ народъ. Большевики грозили и тогда еще принять противъ него самыя крутыя мѣры, но не успѣли ничего сдѣлать, т.к. появились нѣмцы, и имъ пришлось уходить.

Зато при вторичномъ занятіи Бѣлгорода большевиками епископу Никодиму пришлось тяжко пострадать за свои проповѣди. Вскорѣ по вступленіи большевиковъ въ городъ въ монастырь пришелъ отрядъ красноармейцевъ во главѣ съ начальникомъ Быковымъ, который потребовалъ отъ намѣстника монастыря іеромонаха Митрофанiя лично 500 рублей контрибуціи, которые и были уплачены. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого явился въ монастырь другой отрядъ во главѣ съ Василіемъ Брагинымъ, сыномъ бывшаго монастырскаго повара и потому хорошо знавшаго обстановку монастыря. Онъ только подробно все осмотрѣлъ, но черезъ нѣсколько дней явился другой представитель «Чрезвычайки» Цыбаненко и забралъ разное цѣнное имущество монастыря и 200 000 рублей. Имуществу этому онъ составилъ опись и, заставивъ на ней расписаться намѣстника монастыря, выдалъ ее послѣднему. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого явился новый сотрудникъ «Чрезвычайки» Шелиховъ и забралъ изъ монастыря золотую ризу съ иконой Свят. Николая, наперсный золотой крестъ и другой большой золотой крестъ.

Въ первые же дни Рождества 1918 года большевики принялись за самого епископа Никодима. Къ нему явился комендантъ Стефанъ Саенко, объявилъ ему, что онъ арестованъ, взялъ его и повезъ въ «Чрезвычайку». Къ обѣденному времени онъ привезъ его обратно, причемъ по приглашенію владыки раздѣлилъ съ нимъ трапезу, послѣ чего удалился изъ его покоевъ. Епископъ пошелъ служить всенощную, въ концѣ которой въ небольшой проповѣди опять допустилъ критику большевиковъ и ихъ дѣйствій. Лишь только онъ закончилъ проповѣдь, Саенко, остававшійся въ монастырѣ и слѣдившій за нимъ, вызвалъ его и сказалъ, что требуетъ его въ «Чрезвычайку» для дальнѣйшихъ объясненій и увезъ епископа.

Съ тѣхъ поръ братія монастыря уже не видѣла своего владыку. На другой же день утромъ Саенко явился въ монастырь, приказалъ намѣстнику собрать всю братію, и когда всѣ собрались, сказалъ: «Изъ-за вашей ….. народъ пошелъ защищать архіерея» и приказалъ брату своему Саенко 2-му, начальнику милиціи, арестовать іеромонаховъ: намѣстника Митрофанiя, казначея Даніила и благочиннаго Серафима. Арестовавъ послѣднихъ, Саенко 2-ой привезъ ихъ въ комендатуру опять же къ своему брату, который встрѣтилъ ихъ грубой бранью и сказалъ: «Черезъ васъ, поповъ да монаховъ, вся революція пропала; я звѣрь, а не человѣкъ, я васъ всѣхъ перерѣжу или пострѣляю». Затѣмъ они были помѣщены въ одну изъ комнатъ комендатуры, тамъ они слышали, какъ вечеромъ того же дня одинъ китаецъ, показывая другому окровавленную шашку, сказалъ: «Ну, сегодня, уже двухъ покончилъ», а затѣмъ, подходя къ намѣстнику Митрофанiю и тоже показывая окровавленную шашку, сказалъ: «Видите, провокаторы, тоже будетъ сдѣлано съ вами, что этой шашкой сдѣлано съ архіереемъ». Однако, дня черезъ три арестованные изъ братіи монастыря, по предоставленіи залоговъ по 1000 или 2000 рублей за каждаго, были изъ-подъ стражи освобождены.

О дальнѣйшей судьбѣ архіерея можно знать только по показаніямъ свидѣтелей. Такъ изъ показаній сторожа арестнаго дома Николая Брядикина владыка былъ приведенъ часовъ въ 9 вечера въ указанный домъ и помѣщенъ тамъ вмѣстѣ съ какими-то тремя крестьянами. 26 декабря къ зданію арестнаго дома собралась толпа въ нѣсколько сотъ человѣкъ и требовала освобожденія архіерея. Отрядъ красноармейцевъ выстрѣлами разогналъ толпу. Часовъ же въ 9 вечера пришелъ комиссаръ Воликъ вмѣстѣ съ другимъ комиссаромъ Шапиро, и увели съ собой епископа Никодима. На вопросъ владыки, не ведутъ ли его для разстрѣла, они возразили, что ведутъ его для допроса въ «Чрезвычайку».

Однако на дѣлѣ произошло не такъ. О дальнѣйшемъ извѣстно изъ показаній надзирателя бѣлгородской тюрьмы Шварева, который, между прочимъ, показалъ, что на второй или третій день Рождества днемъ пришелъ въ тюрьму начальникъ милиціи Саенко 2-ой съ какими-то двумя людьми, присматриваясь ко всему, заглядывая въ кухню, въ баню, и спросилъ его, Шварева, нѣтъ ли при тюрьмѣ погреба или подвала и, получивъ отвѣтъ, что подвала нѣтъ, а погребъ занятъ, о чемъ-то долго шептался со своими спутниками. Въ ту же ночь свидѣтель, находясь внутри тюрьмы, слышалъ три залпа, изъ чего убѣдился, что кого-то разстрѣливали. На другой день одинъ изъ конвойныхъ красноармейцевъ подтвердилъ это, объяснивъ, что разстрѣливали одѣтаго въ сапоги и калоши полковника. Послѣ разстрѣла яму, куда было брошено тѣло, чуть-чуть присыпали землей, причемъ онъ, красноармеецъ, получилъ шинель и фуражку разстрѣляннаго, но ему, красноармейцу, хотѣлось бы раскопать могилу, чтобы достать еще штаны убитаго. На дворѣ тюрьмы дѣйствительно оказалась яма аршина въ 1,5 длины, красноармеецъ началъ ее раскапывать, но потомъ, боясь прихода начальства, бросилъ это дѣло.

Впослѣдствіи по приказанію пріѣхавшаго комиссара Славгородскаго эта могила была раскопана, трупъ изъ нее вынутъ и отвезенъ за городъ въ общую могилу. Шваревъ присутствовалъ при раскопкѣ могилы. Упиравшiеся въ землю лицо и грудь убитаго примерзли, вслѣдствіе чего трудно было вытащить изъ мелкой и короткой ямы трупъ казненнаго, однако, къ ногамъ трупа привязали веревку и только такимъ образомъ вытащили его. Трупъ былъ свѣжъ, но видъ его ужасенъ: къ лицу прилипла земля, борoда скомкалась, усы тоже, но лысина была хорошо видна. Трупъ былъ въ однихъ нижнихъ полосатыхъ брюкахъ, на шелковыхъ подтяжкахъ и въ рубахѣ, въ карманахъ брюкъ былъ носовой платокъ и широкій гребень, какіе употребляютъ духовныя лица. Послѣднее обстоятельство и навело на мысль, что убіенный былъ именно епископъ Никодимъ, котораго умышленно передъ казнью одѣли въ военную шинель, доставшуюся послѣ него красноармейцу, и фуражку, которая была не высокая, а студенческая.

Трупъ, по мнѣнію Шварева, лежалъ въ такомъ положеніи, что никакъ не могъ попасть въ яму уже послѣ разстрѣла. Яма была косая, та часть ея, которая ближе къ забору, была глубже; въ этой глубокой части лежала голова убитаго, а остальной же корпусъ представлялъ изъ себя видъ человѣка, стоящаго на колѣняхъ, причемъ ноги были сильно приперты къ нижней части корпуса; все показывало, что мученика впихнули въ могилу. Когда Прасковья Травкина разыскивала въ общей могилѣ за кладбищемъ трупъ убитаго большевиками своего сына Веніамина, онъ видѣла тутъ же и привезенный изъ тюрьмы вышеупомянутый трупъ и признала въ немъ по лысинѣ и волосамъ сходство съ пресвященнымъ Никодимомъ. Бывшій тутъ конвойный красноармеецъ, выдававшій ей трупъ сына, прямо утверждалъ, что это трупъ архіерея, говоря, что на платкѣ его были буквы Е.Н. или И.Н., и что при трупѣ была еще архіерейская расческа, но что ее взялъ себѣ одинъ изъ санитаровъ, привезшихъ трупъ.

Узналъ въ убитомъ архіерея также и свидѣтель Александръ Ивановъ. Слухъ о томъ, что прахъ мученика епископа зарытъ въ общую могилу за кладбищемъ, успѣлъ широко распространиться по городу, и тамъ стали ежедневно служить панихиду по этомъ святителѣ-мученикѣ. Большевики долго тщательно скрывали убійство епископа Никодима и свящ. Амфитеатрова, разсказывая, что онъ увезенъ изъ Бѣлгорода, и только въ № 26 «Извѣстій» отъ 26 февраля 1919 года была помѣщена телеграмма изъ Бѣлгорода: «Мѣстные попы во главѣ съ архіереемъ Никодимомъ повели среди крестьянъ злостную агитацію противъ совѣтской власти. Уличенный въ черносотенной агитаціи указанный архіерей и одинъ изъ поповъ по приговору Военно-революціоннаго трибунала были разстрѣляны».

13 іюля 1919 года судебнымъ слѣдователемъ 2-го участка Бѣлгородскаго уѣзда при участи врачей Авдеева, Плешкова и Золотарева трупъ епископа Никодима былъ вырытъ изъ вышеозначенной общей могилы, и были произведены его судебно-медицинской осмотръ и вскрытіе. Принадлежность трупа именно епископу Никодиму удостовѣрено находившимся при вскрытіи и осмотрѣ намѣстникомъ монастыря Митрофанiемъ и личнымъ секретаремъ убитаго епископа іеромонахомъ Пантелеймономъ. При разрытiи могилы трупъ оказался лежащемъ на правомъ боку. Трупъ одѣтъ въ бѣлую холщевую рубаху, такіе же бѣлые кальсоны съ бѣлой мѣткой буквами «Е.Н.», въ сѣрые въ полоску брюки и въ шерстяные бѣлые чулки. На плечахъ одѣты резиновыя подтяжки. Пальцы правой руки сложены какъ для благословенія. На шеѣ на шнуркѣ надѣтъ крестъ и двѣ малыя иконы. Bъ верхней челюсти вставлены четыре золотыхъ зуба, а въ нижней два платиновыхъ зуба. Надкожница легко ощупывается, мышцы слабой консистенціи распадаются подъ давленіемъ пальцевъ. По снятіи кожи черепа на теменныхъ костяхъ справа и слѣва обнаружены различныя синевато-зеленаго цвѣта пятна. Костныхъ ранъ и трещинъ на черепѣ не обнаружено. Кости конечностей, а также и ребра цѣлы. На передней поверхности шеи обширное кровоизліяніе подкожныхъ клѣтокъ и переломъ персиковиднaго хряща гортани. При вскрытіи грудной полости обнаружена проникающая рана круглой формы около 1 см въ діаметрѣ между 2-м и 3-имъ ребрами у лѣваго края грудной кости; раненіе лѣваго легкаго около сердечной сумки съ обширнымъ внутреннимъ кровоизліяніемъ; разорванная рана на задней поверхности лопаточной линіи туловища между 8-м и 9-м ребрами, съ обширнымъ кровоизліяніемъ въ прилежащихъ мягкихъ частяхъ.

По заключенію судебныхъ врачей рана на передней поверхности груди, раненіе легкаго и околосердечной сумки и рана на спинѣ произошли отъ огнестрѣльнаго выстрѣла, причемъ рана на груди является входящимъ отверстіемъ, т.к. первая рана въ своемъ отверстіи меньше, чѣмъ вторая, а послѣдняя рана значительно больше и съ разорванными краями. Переломъ персиковиднaго хряща и кровоизліяніе передней части области шеи на уровнѣ гортани могли произойти отъ сильнаго давленія на нея руками или какимъ-либо тупымъ орудіемъ. Огнестрѣльная рана груди съ поврежденіемъ легкаго съ обширнымъ внутреннимъ полостнымъ кровоизліяніемъ считается тяжкой раной, но не безусловно смертельной. Кровоподтеки на черепныхъ костяхъ могли произойти отъ ушибовъ по головѣ какимъ-либо тяжелымъ тупымъ орудіемъ, результатомъ чего могло быть сотрясеніе мозга. Давленіе на шею съ переломомъ персиковиднaго хряща съ подкостнымъ и межмышечнымъ кровоизліяніемъ могло послужить причиной смерти отъ удушенія. Смерть, по-видимому, произошла отъ совокупности всѣхъ вышеописанныхъ причинъ.

Арестъ большевиками епископа Никодима повлекъ за собой случайно еще одно злодѣяніе, совершенное на этотъ разъ надъ женщиной. Такой жертвой явилась жена священника и начальница Бѣлгородской женской гимназіи Кiяновская. На второй день Рождества въ женскомъ монастырѣ обыкновенно совершалось архіерейское богослуженіе. А т.к. преосвященный Никодимъ наканунѣ былъ арестованъ, то таковое не могло, конечно, совершиться, и по городу быстро облетѣла вѣсть о его арестѣ. Начала собираться толпа, въ которой говорили о мѣрахъ по его освобожденію. Между прочимъ лица изъ женскаго преподавательскаго персонала обратились къ Кiяновской съ просьбой выступить въ защиту архіерея передъ предсѣдателемъ ревкома и комендантомъ Саенко, а толпа, волнуясь, устремилась къ арестному дому, гдѣ находился архіерей. По улицамъ забѣгали агенты «Чрезвычайки», прислушиваясь къ разговорамъ. Между тѣмъ, Кiяновская пошла въ Ревкомъ, гдѣ находились окруженные красноармейцами и пулеметчиками Меранвиль и Саенко. Когда она подошла къ нимъ, Меронвиль сказалъ: «Съ нами здѣсь не разговариваютъ», а Саенко и слушать даже ее не сталъ, а въ изступленіи съ нагайкой въ рукахъ сталъ на нея кричать: «Явная преступница, за буржуя стоитъ!»

Это было возлѣ Земской управы. Тутъ же Кiяновская была арестована и переведена въ комендатуру, въ казначейство. Въ тотъ же вечеръ она была собственноручно разстрѣляна Саенко одновременно съ двумя какими-то крестьянами. Объ этомъ разстрѣлѣ швейцару женской гимназіи Андрею Маховскому разсказалъ одинъ изъ очeвидцевъ красноармейцевъ. Выведя Кiяновскую во дворъ, Саенко поставилъ ее передъ собой и сказалъ: «Я тебѣ сейчасъ преподнесу гостинецъ!». Кiяновская выдержала казнь съ такимъ героизмомъ, что довела до слезъ даже самого очевидца красноармейца: на вышеприведенныя слова Саенко, она сняла съ себя очки, выставила впередъ грудь и сказала: «Пожалуйста, стрѣляйте». Саенко выстрѣлили ей въ лобъ и дважды въ грудь. Красноармеецъ показалъ Маховскому перчатки, взятыя имъ съ трупа Кiяновской, а золотая цѣпочка и крестъ съ нея на другой день продавались на базарѣ тоже какими-то красноармейцами. Мужу Кiяновской священнику Кiяновскому впослѣдствіи удалось обнаружить трупъ ея среди тѣхъ труповъ, которые первыми свезли въ общую могилу около православнаго кладбища. На трупѣ оказались три пулевыя раны, двѣ въ груди и третья въ вискѣ. Ходатайство Кiяновскaго о разрѣшеніи взять трупъ для погребенія не было дано предсѣдателемъ Ревкома Меронвилемъ, и трупъ ея остался въ общей могилѣ.

Кромѣ епископа Никодима своими проповѣдями противъ большевиковъ славился чрезвычайно популярный въ Бѣлгородѣ священникъ о. Порфирій Амфитеатровъ, за то и судьба его ожидала одинаковая съ епископомъ. Кромѣ того, на созванномъ предсѣдателемъ Ревкома учительскомъ собраніи о. Порфирій открыто протестовалъ противъ отмѣны преподаванія закона Божія въ учебныхъ заведеніяхъ и спросилъ Меронвиля, почему въ большевицкихъ плакатахъ въ самой грубой формѣ высмѣиваются «Царь, попъ и кулакъ». Меронвиль сказалъ на это себѣ подъ носъ: «На такой вопросъ отвѣтъ дается у стѣнки». Отецъ Порфирій былъ арестованъ и приведенъ въ арестный домъ комиссаромъ Воликомъ и двумя красноармейцами около Новаго года.

Дня черезъ два Шапиро и Воликъ увели его, затѣмъ какой-то матросъ доставилъ его въ тюрьму, гдѣ во дворѣ въ тотъ же день была приготовлена яма для жертвъ. Отца Порфирія подвели къ ямѣ и присоединили къ нему одного молодого гайдамака изъ содержавшихся въ тюрьмѣ. Поставивъ ихъ обоихъ спинамъ къ ямѣ, матросъ подошелъ къ священнику и сказалъ: «Ты вѣруешь въ Бога …» и закончилъ эту фразу матерной бранью, ударивъ о. Порфирія ногой, обутой въ сапогъ, по спинѣ. Затѣмъ начался разстрѣлъ, конвойные стрѣляли изъ винтовокъ, а матросъ изъ револьвера. Гайдамакъ свалился отъ перваго залпа, но о. Порфирій стоялъ лицомъ къ стрѣлявшимъ въ него усиленно молился и безпрерывно крестился. Первымъ залпомъ онъ былъ только раненъ, послѣ второго онъ застоналъ, вoскликнувъ: «Господи!» и снова перекрестился. Послѣдовали третій и четвертый залпы, послѣ которыхъ священникъ зашатался и со стономъ свалился въ яму. Одежды его были раздѣлены между разстрѣлявшими его.

Придирчивость большевиковъ къ духовенству была очень велика. Кромѣ приведенной расправы съ епископомъ Никодимомъ и свящ. Амфитеатровымъ, кромѣ ареста братіи монастыря и конфискаціи части монастырскаго имущества имѣли мѣсто еще слѣдующія насильственныя дѣйствія:

1) Настоятель Сергiевской церкви Яковъ Тихомировъ, который также открыто порицалъ большевиковъ въ своихъ проповѣдяхъ, 29 декабря 1918 года былъ приглашенъ въ штабъ округа, какъ контрреволюціонеръ, гдѣ его допрашивалъ какой-то слѣдователь, не то еврей, не то грузинъ, а оттуда отправленъ въ арестный домъ, гдѣ содержался вмѣстѣ съ Протопоповымъ, о. Порфиріемъ Амфитеатровымъ, двумя іеромонахами и 11 гайдамаками въ грязи, темнотѣ, крайне тяжеломъ воздухѣ, при отсутствіи какихъ-либо удобствъ. Обращались съ ними грубо, ихъ ругали нецензурными словами. Впрочемъ, Тихомировъ черезъ нѣсколько дней былъ освобожденъ благодаря ходатайству одной мѣстной еврейки.

2) Когда толпа волновалась на улицѣ по поводу ареста архіерея, одна женщина подошла къ священнику о. Владиміру Лихачеву подъ благословеніе и сказала: «Арестованъ архіерей, батюшка, хлопочите, чтобы освободили». Отецъ Лихаревъ отвѣтилъ: «Насъ не послушаютъ, вамъ удобнѣй». Тѣмъ не мѣнѣ священникъ Лихачевъ былъ немедленно схваченъ и отведенъ въ «Чрезвычайку», откуда былъ освобожденъ только черезъ нѣсколько дней при уплатѣ имъ 5000 рублей контрибуціи.

3) Священникъ о. Димитрій Софроновъ спросилъ на исповѣди одну старуху: «Нѣтъ ли у тебя большихъ грѣховъ?». Т.к. у нея было два сына большевика, ей показалось, что священникъ спросилъ ее: «Нѣтъ ли у тебя большевиковъ», и разсказала другимъ объ этомъ. Въ результатѣ о. Софроновъ былъ арестованъ, три мѣсяца просидѣлъ въ тюрьмѣ и былъ освобожденъ изъ нея чуть ли не послѣ прихода добровольцевъ.

4) Озлобленіе противъ архіерея и духовенства у большевиковъ было столь сильно, что они объ этомъ открыто говорили на митингахъ и торжественныхъ собраніяхъ, вывѣшивали плакаты, возбуждали народъ противъ духовенства, а одинъ изъ комиссаровъ далъ своимъ собакамъ клички «попъ» и «архіерей». Монаховъ Бѣлгородскаго монастыря ежедневно требовали на работы, присылая письменныя требованія, въ которыхъ указывались имена монаховъ, коихъ хотѣли имѣть въ качествѣ работниковъ. Бумаги исходили отъ предсѣдателя «Чрезвычайки» Васильева. Никакая ненастная погода и лютый холодъ не избавляли монаховъ отъ работъ по очисткѣ заносовъ, улицъ, клозетовъ, рытья зимой въ стужу въ полѣ окоповъ и другихъ тяжелыхъ работъ. Наблюдалъ за исполненіемъ работъ староста изъ большевиковъ, который все время глумился надъ монахами, браня каждаго изъ нихъ самымъ непристойнымъ словами.

5) Въ Бѣлгородскомъ мужскомъ монастырѣ жилъ на покоѣ, какъ происходящій изъ рода Святителя Іоасафа Бѣлгородскаго, коллежскій совѣтникъ Горленко, 69 лѣтъ. 28 декабря въ его помѣщеніе явился сотрудникъ «Чрезвычайки» Шелиховъ для обыска якобы оружія, причемъ забралъ у Горленко бѣлья тысячъ на десять, все носильное платье, все золото и серебро. Увидѣвъ изъ документовъ Горленко, что онъ служилъ по военному вѣдомству, Шелиховъ назвалъ его шпіономъ, ударилъ кулакомъ по лицу, такъ, что съ головы его слетѣла фуражка. Затѣмъ Горленко былъ выведенъ въ сѣни, гдѣ Шелиховъ, размахивая револьверомъ, грозилъ его разстрѣлять.

Въ особенности же Шелихова возмущало то, что на нѣкоторыхъ вещахъ Горленко были погоны. Изъ-за этого онъ его арестовалъ, поведя по холоду въ одномъ лѣтнемъ пальто. Едва Горленко успѣлъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ Шелиховъ ударилъ его по спинѣ, причемъ Горленко упалъ. Потомъ всю дорогу Шелиховъ и конвойный били Горленко, подгоняя его, несмотря на то, что онъ по старости своей не могъ скоро идти. Его привели въ «Чрезвычайку», гдѣ онъ пробылъ шесть дней, причемъ пищи ему не давали, а кормили его другіе арестанты тѣмъ, что приносили домашніе, иначе ему пришлось бы умереть съ голоду. Горленко былъ освобожденъ большевицкимъ слѣдователемъ, который самъ упорно добивался отъ него, за что собственно онъ былъ арестованъ.

6) Въ числѣ заложниковъ, содержавшихся въ арестномъ домѣ, были: протоіерей Петръ Стопскiй, смотритель Бѣлгородскаго духовнаго училища; протоіерей кладбищенской церкви Василій Солодовниковъ и іеромонахи: Серафимъ (Крытовъ), Лаврентій (Викъ) и Дороѳей (Гусаковъ).

7) По словамъ протоіерея Михаила Свѣчникова въ слободѣ Татаровкѣ былъ убитъ священникъ Александръ Солнцевъ.

8) Въ Бѣлгородскомъ женскомъ монастырѣ большевики взяли деньгами 151 400 рублей, 500 кубовъ дубовыхъ дровъ и вырубили три десятины строевого монастырскаго лѣса.

9) Бѣлгородская Iоасафо-Порфирьевкая богадѣльня была переведена въ февралѣ 1919 года въ помѣщеніе городской богадѣльни, а инвентарь, съѣстные припасы, наличныя деньги 1000 рублей и билетами 26 215 рублей забраны большевиками.

10) Въ январѣ 1919 года по декрету были отобраны у всѣхъ причтовъ города и уѣзда метрическія книги.

11) Духовное училище съ семинаріей и епархіальное училище перешли въ вѣдомство школы труда. Смотритель духовнаго училища, инспекторъ классовъ епархіальнаго и девять классныхъ дамъ были уволены. Имущество обоихъ учили почти все расхищено, зданія опустошены, а сироты, воспитывавшiяся на казенный счетъ, были стѣснены въ своемъ содержаніи.

12) Вообще всѣ дѣйствія и рѣчи большевиковъ былъ направлены противъ Православной вѣры и духовенства. На собраніяхъ говорилось, что храмы нужно разрушить или обратить въ театры, мощи святителя Iоaсафа зарыть въ землю. Устроены были дѣтскіе сады, гдѣ дѣти воспитывались безъ всякой вѣры и безъ почтенія къ родителямъ и старшимъ и, между прочимъ, учились пѣть гимнъ: «Намъ не поможетъ ни Богъ, ни Царь, а мы все возьмемъ своей рукой»[1]. На станціи ж/д, въ учрежденіяхъ и училищахъ вывѣшивались уничижавшiя духовенство картины. Въ апрѣлѣ былъ изданъ декретъ, по которому при церквахъ были образованы общины и президіумы, а церковное имущество должно было быть сдано въ мѣстные «ревкомы», но президіумы до прихода добровольцевъ не успѣли составить описи, и поэтому передача имущества не состоялась.

Вообще по показаніямъ свидѣтелей вся жизнь въ Бѣлгородѣ во время господства тамъ большевиковъ была сплошнымъ кошмаромъ, полна невыразимаго ужаса и каждый день приносила съ собой все новыя и новыя жертвы. Занявъ Бѣлгородъ 7 декабря 1918 года, большевики, прежде всего, удостовѣрились, кто изъ жителей покинулъ городъ передъ ихъ приходомъ, и затѣмъ подвергли имущество этихъ лицъ полному расхищенію. Одновременно, впрочемъ, они врывались и къ другимъ лицамъ, якобы ища оружіе, но въ сущности для похищенія цѣнныхъ вещей и вымогательства денегъ подъ угрозой репрессивныхъ мѣръ до разстрѣла включительно.

Передъ уходомъ большевика забрали въ качествѣ заложниковъ многихъ домовладѣльцевъ, купцовъ, представителей духовенства и интеллигенціи: изъ нихъ человѣкъ 60 при эвакуаціи Бѣлгорода большевики увезли неизвѣстно куда. Дальше во всей дѣятельности большевицкія власти проявляли только одно разрушеніе и грабежъ. При ликвидаціи мѣстной «Чрезвычайки» послѣдняя сдала въ казначейство на храненіе 2 ящика съ серебромъ и золотомъ въ разныхъ издѣліяхъ, въ томъ числѣ болѣе 100 шейныхъ золотыхъ крестовъ, колецъ, браслетовъ, портсигаровъ, архіерейскую панагію и наперсный крестъ. Все это было при эвакуаціи Бѣлгорода увезено въ Москву.

Въ первый періодъ второго владычества большевиковъ единственнымъ полноправнымъ вершителемъ судебъ гражданъ Бѣлгорода былъ Стефанъ Саенко. Затѣмъ былъ образована Чрезвычайная Комиссія въ составѣ: Предсѣдателя телеграфиста Васильева и членовъ, картузника Брагина, Шапошникова и слѣдователей, грузина Гегели, евреевъ изъ Луганска Шапиро и Волика, сына стрѣлочника Гончарова, солдата Зайцева и конторщика изъ Луганска Литченко. Послѣдній впослѣдствіи самъ былъ за что-то разстрѣлянъ, и онъ же назвалъ Протопопову лицъ, входившихъ въ составъ «комиссіи». Кромѣ того, сотрудниками Комиссіи были еще: слесарь изъ Луганска Шелиховъ, токарь оттуда же Саенко 3-iй, однофамилецъ коменданта, и портной изъ пригорода Бѣлгорода Маначенко.

Кромѣ того, былъ образованъ Революціонный Комитетъ («Ревкомъ»), предсѣдателемъ котораго былъ Меронвиль де сенъ Клеръ, онъ же иногда выступалъ въ Ревтрибуналѣ въ качествѣ обвинителя изъ публики, и когда судили присяжнаго повѣреннаго Фукса и частнаго повѣреннаго Муромцева по обвиненію въ дискредитаціи совѣтской власти, требовалъ ихъ «окончательнаго истребленія» какъ «осколковъ царскаго самодержавія и контрреволюціонеровъ». Членами этого Ревкома были: офицiантъ Мартыновъ, крестьянина Зайцевъ, нѣкто Загнеръ, телеграфистъ Славгородскiй. По словамъ свидѣтеля Флока этотъ Ревкомъ и произвелъ разстрѣлъ слѣдователя Никольскаго, епископа Никодима, священника Амфитеатрова и торговца Травкина. Впослѣдствіи Ревкомъ былъ замѣненъ Исполнительнымъ Комитетомъ («Исполкомомъ») подъ предсѣдательствомъ то ли слесаря Пелановскaго, то ли Меронвиля и членовъ: Линдера, Фукса, конторщика Судьи (изъ-за котораго погибли Травкинъ и Ревякинъ), машиниста Костюкова и телеграфиста Костина.

Все изложенное въ соотвѣтственныхъ частяхъ показано свидѣтелями, допрошенными въ порядкѣ, указанномъ Уставомъ Уголовнаго Судопроизводства».

(ГАРФ, фондъ 470, оп. 2, д. 169, л. 104-127)

Добровольческая армiя въ Бѣлгородѣ.

Бългородъ былъ освобожден Бѣлой Арміей 10(23) іюня 1919 года, оставленъ ею 24 ноября (7 декабря) 1919 г., вновь освобожденъ Германской Арміей 24 октября 1941 года, оставлен ею 9 февраля 1943 года, опять отбитъ у большевиковъ 18 марта 1943 года и окончательно захваченъ ими 5 августа 1943 года. Съ тѣхъ поръ городъ непрерывно находится подъ властью жидо-совѣтской сволочи и ожидаетъ своего окончательнаго освобожденія.