Великая
Отечественная Война 1812 года
И. Т. Калашников
(1797 – 1863)
Москва, 1841г.
АВТОМАТ
(0трывок)
... Счастливо отделавшись от нападения французов ,Евгений
должен был спасаться от пожара и поспешно вышел за ворота. По обеим сторонам
улицы домы, объятые огнём в безконечной перспективе, дышали пламенем из окон и
дверей или извергали огненные потоки сквозь провалившиеся кровли: страшная
иллюминация, приготовленная для встречи всемiрного завоевателя! Евгений с величайшей опасностью должен был
пробираться среди пылающих зданий. Чем далее проходил он, тем картина делалась
ужаснее: пламенные вихри рвали кровли с домов, кресты с храмов Божьих.
Раскалённые металлы текли лавою по улицам. Но венцом ужасов и гибели были
злодейства неистовых неприятелей. Пьяные и освирепевшие, они грабили дома,
стреляли в окна, всё разрушали и похищали, убивали отцов и мужей, безчестили
дочерей и жён. Поражённый ужасом, раздираемый жалостию, пылающий мщением,
Евгений забыл свою болезнь и страдал только за погибающих соотечественников.
Зрелище общего бедствия, убийства и насилия затушили в нём чувства собственной
безопасности. Евгений спешил, не думая сам, куда идёт. В таком положении души
он приблизился к каменному мосту. Пронзительный, раздирающий сердце крик
поразил его слух. Евгений бросился на мост, где убелённый сединами священник
защищал против двух злодеев двух молодых и прекрасных девушек.
Кровь лилась с его чела, но готовый пасть, он ещё употреблял
последние усилия, чтобы удержать извергов. «Любезные дети мои! – вопил старик.
Я думаю; спасайте свою честь; о жизни забудьте!» Девушки в отчаянии бросились
на разбойников, стараясь помочь отцу, но одним движением руки одного из
них были с силою отброшены.
- Боже наш! Боже наш! – вопили несчастные исступлённым
голосом. – Что нам делать!
- Умереть! – вскричал отец, впившись судорожно сжатыми
руками в лицо одного из злодеев.
- Да что с ним возиться! – вскричал его товарищ, выхватив
саблю из ножен и ударив ею по рукам священника. – Так будет скорее.
Обе руки старца отлетели от туловища; он упал на мост; но
едва сохраняя признаки жизни, ещё обратил глаза на погибающих детей. Их уже на
мосту не было: видя гибель отца, они с воплем бросились в реку. «Благодарю тебя
Боже! – прошептал старик. – Честь детей моих спасена: я умираю спокойно!
Евгений слышал последние слова страдальца: помощь была уже
поздна. В исступлении гнева и мщения юный воин в мгновение ока бросился на
одного из французов, выхватил у него саблю и раздвоил ему голову; другой бежал:
трусость нераздельна со злодейством...
Р. Ф. Зотов (1795-1871)
ДВА БРАТА, ИЛИ МОСКВА
В 1812 ГОДУ.
(ОТРЫВОК)
... Настоятель призвал свою братию и сказал ей:
- Теперь начнут нас притеснять всеми силами, братья мои, и,
следственно, теперь только начнётся исполнение наших обязанностей. Страдать за
веру и отечество – первый наш долг. Мы не будем нарушать воли победителей, не
будем вызывать на себя без пользы их гнев и мщение; но буем молиться и терпеть.
Полковник, с
своей стороны, спешил принять все меры к строгому исполнению воли своего
Императора (Наполеона). Часовые были поставлены у дверей жилища братии, а когда
началась вечерня, то и в самой церкви между прихожанами и алтарём расставлена
была цепь часовых, которые, разумеется, безпрестанно говорили между собой,
смеялись и нарушали Божественную службу.
На другое утро московские жители
принесли монахам сьестных припасов, и тут произошли, разумеется, ссоры и
неудовольствия. Только через руки часовых могли перейти эти припасы, и большею
частью оставались у них. Когда же москвичи, видя этот грабёж, хотели унести
назад свои припасы, то французы отняли у них всё.
Пустынник
пошёл к полковнику и, объясняя ему всё происшедшее, спросил у него, нет ли,
может быть, приказания Императора, чтоб уморить всю обитель с голода.
Насмешливо взглянул на него
полковник и сказал, что хотя Император и не давал подобных приказаний, но что
ему очень мало нужды до продовольствия русских монахов. А как главная
забота каждого начальника состоит в
продовольствии своих солдат. То очень естественного с его стороны, что он будет
брать припасы везде, где ему попадутся.
Пустынник не
отвечав ни слова, пошёл к настоятелю. Тот собрал свою братию и объявил им о
замысле врагов.
- Теперь, друзья мои, делать
больше нечего, - сказал он им. – Вы должны все оставить монастырь. Я каждому из
вас дам свидетельство, что только голодная смерть принудила вас покинуть свою
обитель, и вы везде будете приняты... до тех пор пока Господь освободит от
врагов Святую Русь, и нашу обитель.
Все
приступили к нему, чтоб и он с ними удалился.
- Нет, дети мои! – с печальною
твёрдостью отвечал он. – Чувствую, что мне и без того не долго жить... Что же
значит несколько дней раньше? Нет! Я остаюсь! Но вы должны в последний раз
повиноваться моей воле. Вы должны удалиться. Завтра священный день коронования
нашего августейшего Монарха. Совершив соборно последнюю Литургию, проведём весь
день в молитве о спасении Царя и Святой Руси, а ночью вы уйдёте через подземный
ход.
Все
принуждены были повиноваться. Один пустынник, а за ним вместе и Саша решительно
объявили, что не оставят настоятеля. Никто из них и не воображал, что
неожиданное событие разрушит все их распоряжения.
Поутру большой колокол созвал
всех прихожан к обедне.
Они пришли с
многочисленною толпою. Зная, что в тот день нет никакого праздника, они
догадались, что звон большого колокола означает что-нибудь особенное. Вскоре в
церкви сделалась большая теснота, и французские часовые только ударами сабель
могли удержать народ. Они потребовали себе подкрепление, но как полковник в это
самое время уехал по делам службы к дивизионному генералу, то старший по нём и
велел занять всю ширину церкви плотною шеренгою солдат.
Началась обедня, и больной
настоятель, поддерживаемый братиею, громогласно объявил народу, что это
последняя служба, потому что неприятели решилисьих уморить голодною смертью,
если братия останется в монастыре, и в эту же ночь все удалятся отсюда. От этих
слов произошёл в народе сильный ропот и волнение. Часовые догадались, что
настоятель говорил не молитвы, и тоже зашумели, требуя, чтоб он не смел
обращаться к народу. А чтоб понимать речи его, солдаты потребовали себе
молодого офицера из варшавского легиона, недавно прикомандированного и
исправлявшего везде должность переводчика. Тот явился и , будучи очень
недоволен своим назначением, сел спиною к алтарю. Между тем обедня
продолжалась, но шум и безпорядок ежеминутно возрастали. Солдаты, зная, что
строгого их полковника нет дома, нагло смеялись над пением и обрядами и
заставляли поминутно варшавского офицера переводить возгласы настоятеля. Народ
же, видя это кощунство и наглость, волновался и шумел с своей стороны.
Наступала священная минута
выноса. Настоятель возгласил августейшее имя Государя Императора. И этою
минутою враги воспользовались, чтоб оскорбить святыню и народ. Услыша
наименование Александра Павловича, они вдруг громогласно потребовали, чтоб
настоятель возгласил имена Наполеона и супруги его с сыном. Настоятель, не
обращая внимания на дерзкие их вопли, продолжал свои возгласы и , окончив,
хотел удалиться в царские врата, но несколько солдат выскочили из рядов и
остановили его. Приставя сабли к груди и повернув его опять к народу, они
потребовали, чтоб он непременно возгласил Наполеона. Народ взволновался, и
шеренга французов принуждена была повернуться к нему, выставя острия сабель.
Произошёл ужаснейший крик и смятение. Над головою настоятеля блеснуло уже
несколько сабель, офицер объявил ему, чтоб он для спасения жизни своей поспешил
возгласить Наполеона. Тогда настоятель Гавриил поднял священный сосуд над
головою, а другую руку простёр вперёд, требуя всеобщего молчания.
Все мгновенно
повиновались.
- Дузья и дети мои! – воскликнул
тогда к народу больной архипастырь. – Помолитесь Господу о мне грешном. Я же
под остриями вражеских сабель возглашаю вместе с вами и со всею Россiею: Здравие и долгоденствие благоверному и великому Государю нашему
Императору Александру Павловичу и всему его августейшему Дому. Спасение и
победу православному нашему воинству и святой вере над дерзким пришельцем!
Смерть и проклятие врагам Святой Руси!...
Это было его последним словом.
Несколько сабель блеснули и вонзились в великодушного старца. С судорожным
стоном опустил он СвятуюЧашу, крепко прижал Её к устам своим и к груди и тихо
опустился на землю. Удары продолжали на него сыпаться и вскоре прекратили жизнь
его и страдания. При последнем своём вздохе открыл он глаза, умирающею рукою
благословил беснующуюся толпу убийц своих и тихо прошептал:
- Господи!
Прости им ! не ведают бо, что творят.
Убийство настоятеля было сигналом
всеобщей ярости. Безоружная толпа с криком кинулась на убийц и началась
рукопашная свалка. Несколько солдат бросились было из церкви, чтоб позвать
своих товарищей, но народ успел уже запереть все двери, и тогда злодеям
оставалось только дорого продать свою жизнь...
Рассказ об этом поступке был
напечатан в журнале «Сын Отечества», 1813года. В основу положен подлинный факт
героического поведения настоятеля Сретенского монастыря.
«Два брата, или Москва в 1812
году». Впервые – отдельным изданием (М., 1850). Печ. по изд.: Зотов Р. М. «Два
брата или Москва в 1812году». Спб.1903 г.