Великая Отечественная Война 1812 года

 

 

 

И. Т. Калашников (1797 – 1863)

Москва, 1841г.

                                                         АВТОМАТ

                                                           (0трывок)

 

... Счастливо отделавшись от нападения французов ,Евгений должен был спасаться от пожара и поспешно вышел за ворота. По обеим сторонам улицы домы, объятые огнём в безконечной перспективе, дышали пламенем из окон и дверей или извергали огненные потоки сквозь провалившиеся кровли: страшная иллюминация, приготовленная для встречи всемiрного завоевателя! Евгений с величайшей опасностью должен был пробираться среди пылающих зданий. Чем далее проходил он, тем картина делалась ужаснее: пламенные вихри рвали кровли с домов, кресты с храмов Божьих. Раскалённые металлы текли лавою по улицам. Но венцом ужасов и гибели были злодейства неистовых неприятелей. Пьяные и освирепевшие, они грабили дома, стреляли в окна, всё разрушали и похищали, убивали отцов и мужей, безчестили дочерей и жён. Поражённый ужасом, раздираемый жалостию, пылающий мщением, Евгений забыл свою болезнь и страдал только за погибающих соотечественников. Зрелище общего бедствия, убийства и насилия затушили в нём чувства собственной безопасности. Евгений спешил, не думая сам, куда идёт. В таком положении души он приблизился к каменному мосту. Пронзительный, раздирающий сердце крик поразил его слух. Евгений бросился на мост, где убелённый сединами священник защищал против двух злодеев двух молодых и прекрасных девушек.

Кровь лилась с его чела, но готовый пасть, он ещё употреблял последние усилия, чтобы удержать извергов. «Любезные дети мои! – вопил старик. Я думаю; спасайте свою честь; о жизни забудьте!» Девушки в отчаянии бросились на разбойников, стараясь помочь отцу, но одним движением руки одного из них  были с силою отброшены.

- Боже наш! Боже наш! – вопили несчастные исступлённым голосом. – Что нам делать!

- Умереть! – вскричал отец, впившись судорожно сжатыми руками в лицо одного из злодеев.

- Да что с ним возиться! – вскричал его товарищ, выхватив саблю из ножен и ударив ею по рукам священника. – Так будет скорее.

Обе руки старца отлетели от туловища; он упал на мост; но едва сохраняя признаки жизни, ещё обратил глаза на погибающих детей. Их уже на мосту не было: видя гибель отца, они с воплем бросились в реку. «Благодарю тебя Боже! – прошептал старик. – Честь детей моих спасена: я умираю спокойно!

Евгений слышал последние слова страдальца: помощь была уже поздна. В исступлении гнева и мщения юный воин в мгновение ока бросился на одного из французов, выхватил у него саблю и раздвоил ему голову; другой бежал: трусость нераздельна со злодейством...  

 

 

 

Р. Ф. Зотов (1795-1871)

 

            ДВА  БРАТА,  ИЛИ  МОСКВА  В 1812  ГОДУ.

                                             (ОТРЫВОК)

 

... Настоятель призвал свою братию и сказал ей:

- Теперь начнут нас притеснять всеми силами, братья мои, и, следственно, теперь только начнётся исполнение наших обязанностей. Страдать за веру и отечество – первый наш долг. Мы не будем нарушать воли победителей, не будем вызывать на себя без пользы их гнев и мщение; но буем молиться и терпеть.

Полковник, с своей стороны, спешил принять все меры к строгому исполнению воли своего Императора (Наполеона). Часовые были поставлены у дверей жилища братии, а когда началась вечерня, то и в самой церкви между прихожанами и алтарём расставлена была цепь часовых, которые, разумеется, безпрестанно говорили между собой, смеялись и нарушали Божественную службу.

На другое утро московские жители принесли монахам сьестных припасов, и тут произошли, разумеется, ссоры и неудовольствия. Только через руки часовых могли перейти эти припасы, и большею частью оставались у них. Когда же москвичи, видя этот грабёж, хотели унести назад свои припасы, то французы отняли у них всё.

Пустынник пошёл к полковнику и, объясняя ему всё происшедшее, спросил у него, нет ли, может быть, приказания Императора, чтоб уморить всю обитель с голода.

Насмешливо взглянул на него полковник и сказал, что хотя Император и не давал подобных приказаний, но что ему очень мало нужды до продовольствия русских монахов. А как главная забота  каждого начальника состоит в продовольствии своих солдат. То очень естественного с его стороны, что он будет брать припасы везде, где ему попадутся.

Пустынник не отвечав ни слова, пошёл к настоятелю. Тот собрал свою братию и объявил им о замысле врагов.

- Теперь, друзья мои, делать больше нечего, - сказал он им. – Вы должны все оставить монастырь. Я каждому из вас дам свидетельство, что только голодная смерть принудила вас покинуть свою обитель, и вы везде будете приняты... до тех пор пока Господь освободит от врагов Святую Русь, и нашу обитель.

Все приступили к нему, чтоб и он с ними удалился.

- Нет, дети мои! – с печальною твёрдостью отвечал он. – Чувствую, что мне и без того не долго жить... Что же значит несколько дней раньше? Нет! Я остаюсь! Но вы должны в последний раз повиноваться моей воле. Вы должны удалиться. Завтра священный день коронования нашего августейшего Монарха. Совершив соборно последнюю Литургию, проведём весь день в молитве о спасении Царя и Святой Руси, а ночью вы уйдёте через подземный ход.

Все принуждены были повиноваться. Один пустынник, а за ним вместе и Саша решительно объявили, что не оставят настоятеля. Никто из них и не воображал, что неожиданное событие разрушит все их распоряжения.

Поутру большой колокол созвал всех прихожан к обедне.

Они пришли с многочисленною толпою. Зная, что в тот день нет никакого праздника, они догадались, что звон большого колокола означает что-нибудь особенное. Вскоре в церкви сделалась большая теснота, и французские часовые только ударами сабель могли удержать народ. Они потребовали себе подкрепление, но как полковник в это самое время уехал по делам службы к дивизионному генералу, то старший по нём и велел занять всю ширину церкви плотною шеренгою солдат.

Началась обедня, и больной настоятель, поддерживаемый братиею, громогласно объявил народу, что это последняя служба, потому что неприятели решилисьих уморить голодною смертью, если братия останется в монастыре, и в эту же ночь все удалятся отсюда. От этих слов произошёл в народе сильный ропот и волнение. Часовые догадались, что настоятель говорил не молитвы, и тоже зашумели, требуя, чтоб он не смел обращаться к народу. А чтоб понимать речи его, солдаты потребовали себе молодого офицера из варшавского легиона, недавно прикомандированного и исправлявшего везде должность переводчика. Тот явился и , будучи очень недоволен своим назначением, сел спиною к алтарю. Между тем обедня продолжалась, но шум и безпорядок ежеминутно возрастали. Солдаты, зная, что строгого их полковника нет дома, нагло смеялись над пением и обрядами и заставляли поминутно варшавского офицера переводить возгласы настоятеля. Народ же, видя это кощунство и наглость, волновался и шумел с своей стороны.

Наступала священная минута выноса. Настоятель возгласил августейшее имя Государя Императора. И этою минутою враги воспользовались, чтоб оскорбить святыню и народ. Услыша наименование Александра Павловича, они вдруг громогласно потребовали, чтоб настоятель возгласил имена Наполеона и супруги его с сыном. Настоятель, не обращая внимания на дерзкие их вопли, продолжал свои возгласы и , окончив, хотел удалиться в царские врата, но несколько солдат выскочили из рядов и остановили его. Приставя сабли к груди и повернув его опять к народу, они потребовали, чтоб он непременно возгласил Наполеона. Народ взволновался, и шеренга французов принуждена была повернуться к нему, выставя острия сабель. Произошёл ужаснейший крик и смятение. Над головою настоятеля блеснуло уже несколько сабель, офицер объявил ему, чтоб он для спасения жизни своей поспешил возгласить Наполеона. Тогда настоятель Гавриил поднял священный сосуд над головою, а другую руку простёр вперёд, требуя всеобщего молчания.

Все мгновенно повиновались.

- Дузья и дети мои! – воскликнул тогда к народу больной архипастырь. – Помолитесь Господу о мне грешном. Я же под остриями вражеских сабель возглашаю вместе с вами и со всею Россiею: Здравие и долгоденствие благоверному и великому Государю нашему Императору Александру Павловичу и всему его августейшему Дому. Спасение и победу православному нашему воинству и святой вере над дерзким пришельцем! Смерть и проклятие врагам Святой Руси!...

Это было его последним словом. Несколько сабель блеснули и вонзились в великодушного старца. С судорожным стоном опустил он СвятуюЧашу, крепко прижал Её к устам своим и к груди и тихо опустился на землю. Удары продолжали на него сыпаться и вскоре прекратили жизнь его и страдания. При последнем своём вздохе открыл он глаза, умирающею рукою благословил беснующуюся толпу убийц своих и тихо прошептал:

- Господи! Прости им ! не ведают бо, что творят.

Убийство настоятеля было сигналом всеобщей ярости. Безоружная толпа с криком кинулась на убийц и началась рукопашная свалка. Несколько солдат бросились было из церкви, чтоб позвать своих товарищей, но народ успел уже запереть все двери, и тогда злодеям оставалось только дорого продать свою жизнь...

 

Рассказ об этом поступке был напечатан в журнале «Сын Отечества», 1813года. В основу положен подлинный факт героического поведения настоятеля Сретенского монастыря.

«Два брата, или Москва в 1812 году». Впервые – отдельным изданием (М., 1850). Печ. по изд.: Зотов Р. М. «Два брата или Москва в 1812году». Спб.1903 г.