Послѣ паденія Византійской Имперіи во всемъ мірѣ осталось только одно православное государство — Московская Русь. Къ Русскому Царству какъ единственному оплоту Православія обращаются взоры всѣхъ православныхъ христіанъ, и русскій Государь самой силою событій выдвигается на роль защитника и покровителя Вселенской Церкви. Выражая общія чувства восточныхъ христіанъ, константинопольскій патріархъ Іеремія писалъ Царю Ѳеодору Іоанновичу: «По истинѣ въ тебѣ, благочестивомъ Царѣ, пребываетъ Духъ Святый, и ты одинъ подъ небесами именуешься христіанскимъ Царемъ во всей вселенной у всѣхъ христіанъ».

Русская религіозная мысль, еще до того какъ за московскими князьями оффицiально утвердился титулъ Царей, уже сформировала представленіе о Москвѣ, какъ о Третьемъ Римѣ, получившимъ историческую миссію быть единымъ христіанскимъ царствомъ во всей Вселенной и духовнымъ наслѣдникомъ обоихъ Римовъ. Къ тому моменту, когда Іоаннъ IV Грозный первымъ изъ русскихъ Государей принялъ титулъ Царя и вѣнчался на Царство по чину вѣнчанія византійскихъ Императоровъ, это духовно-историческое преемство съ Византіей стало общепризнаннымъ.

Изъ взгляда на московскаго Царя, какъ на преемника византійскихъ Императоровъ, само собой вытекало, что и для русской Церкви наступилъ періодъ существованія съ самодержавной властью православнаго Государя на византійскихъ основахъ. Симфонія Церкви и Царства въ Русскомъ исполненіи практически цѣликомъ воспроизводила основныя положенія Симфоніи византійской. Какъ и въ Византіи, Царская власть простиралась вообще на всѣ стороны церковной жизни, такъ что нельзя указать какую-либо область, или какой-либо родъ церковныхъ дѣлъ, которые были бы принципіально изъяты изъ компетенціи Царя.

Постановленія стоглаваго собора 1551 года ясно показываютъ, что вопросы церковныхъ обрядовъ, канонизаціи святыхъ, установленія праздниковъ, церковной дисциплины, монастырскаго благочинія, церковно-юридическаго законодательства, созыва соборовъ, замѣщенія епископскихъ каѳедръ и многіе другіе входили въ кругъ попеченія Царской власти. Въ тѣхъ случаяхъ, когда открывалась какая-нибудь ересь, московскій Государь дѣйствовалъ противъ нея по образцу византійскихъ Императоровъ, собирая всѣхъ «сущихъ подъ его областію» (т. е. властью) епископовъ на соборъ для осужденія ереси, точно также какъ это дѣлалось на древнихъ Вселенскихъ Соборахъ. Единственное серьезное различіе состояло въ томъ, что въ Византіи, гдѣ догматическое ученіе Церкви еще только вырабатывалось, Императоръ не считалъ возможнымъ оставаться въ сторонѣ отъ процесса составленія церковныхъ догматовъ, и не только созывалъ соборы епископовъ, но и издавалъ свои собственные религіозные эдикты. Для московскаго же Царя (какъ и для его епископовъ) существовала лишь обязанность хранить Православіе въ томъ видѣ, въ какомъ оно было получено Русской Церковью изъ Византіи.

Въ дѣлахъ церковнаго управленія Государь дѣйствовалъ совмѣстно съ представителями высшей духовной іерархіи: съ московскимъ митрополитомъ (затѣмъ патріархомъ) и соборомъ епископовъ. Учрежденіе патріаршества произошло по иниціативѣ Царской власти и логически выводилось изъ того, что въ Симфоніи Церкви и Царства на мѣсто византійскаго Императора заступилъ московскій Царь, соотвѣтственно онъ долженъ имѣть при себѣ и Патріарха, который былъ въ византійской Имперской системѣ.

Такимъ образомъ, въ древней Москвѣ главную роль во всей церковной жизни игралъ Государь, безъ воли и согласія котораго не могло осуществиться ни одно серьезное мѣропріятіе, въ частности не могъ состояться ни одинъ церковный соборъ, а равно и соборныя постановленія безъ его одобренія не могли получить силу закона. Въ Москвѣ XV-XVI вѣковъ господствовало представленіе о Царѣ какъ о лицѣ, которому принадлежитъ всецѣлое попеченіе не только о дѣлахъ государственныхъ, но въ равной мѣрѣ и о дѣлахъ церковныхъ. Царь есть единственный источникъ всякаго закона, какъ гражданскаго, такъ и церковнаго, такъ какъ онъ есть намѣстникъ Бога на землѣ, котораго Господь обязалъ заботиться не только о государствѣ, но и о Церкви. Преп. Іосифъ Волоцкiй это древне-московское пониманіе роли Царя выражаетъ такъ: «бози бо есте (цари) и сынове Вышняго... Царь убо естествомъ подобенъ есть всѣмъ человѣкомъ, властію же подобенъ есть вышнему Богу... Господь Богъ устроилъ царя въ свое мѣсто, и посадилъ на царскомъ престолѣ, судъ и милость предалъ ему, и церковное и монастырское, и всего православнаго государства и всея рускія земли власть и попеченіе вручилъ ему»¹. Соборъ 1660 года о Царѣ говоритъ такъ: «ему же (царю) свою Церковь Господь преда, и закону ея поучатися день и нощь научи на устроеніе и возгражденіе сущимъ подъ рукою людемъ... Царь Боговѣнчанный, паче же благочестивый, православный и христолюбивый, есть благочинный раздаватель чина; ему, яко благочинному чина раздателю, о благочиніи церковномъ, о боголѣпномъ православныя церкве апостольскія благостроеніи же опасно пещися и тщатися всегда подобаетъ...»².

Поэтому московскіе Государи въ сознаніи лежащей на нихъ отвѣтственности за Церковь считали себя призванными и обязанными имѣть постоянный верховный надзоръ надъ всей церковно-религіозной жизнью народа, руководить всѣми дѣйствіями высшихъ церковныхъ властей и наблюдать, чтобы эти дѣйствія были согласованы съ божественнымъ закономъ, охранителями и исполнителями котораго являются Цари. Именно исходя изъ высокаго византійскаго представленія о Царяхъ какъ о намѣстникахъ Бога на землѣ и защитникахъ Вселенской Церкви, за московскими Государями закрѣпилось право, минуя всѣ церковныя власти и учрежденія, предпринимать свои собственныя мѣры къ упорядоченію, исправленію и улучшенію церковной жизни.

Организація въ Россіи церковно-государственной жизни на византійскихъ основахъ принесла съ собой и всѣ основныя проблемы Симфоніи, существовавшія въ Византіи. Но если проблема силового вмѣшательства Царей въ догматическіе и вѣроучительные споры не могла имѣть на Руси большого значенія, поскольку русскіе Цари сами не считали себя вправѣ на такое вмѣшательство, то проблема папизма просто не могла не возникнуть.

Изначально московскій Царь не имѣлъ за собою того историческаго прошлаго, котораго имѣли римскіе и византійскіе Императоры. Послѣдніе могли опираться на свой историческій статусъ pontifex maximus, изъ котораго вытекала традиція теократическаго соединенія императорской власти съ верховной церковной властью. Эту традицію не оспаривала и сама церковная іерархія. Церковныя же права московскаго Государя опирались лишь на сознаніе своего долга служить Богу и Церкви всѣми средствами, находящимися въ его распоряженіи, ибо за неисполненіе этого долга самому Царю грозилъ гнѣвъ Божій. Благочестивые русскіе Цари управляли Церковью, исходя не изъ принципа власти, а изъ чувства нравственной обязанности, о которой напоминала ему церковная іерархія и передъ нравственнымъ авторитетомъ которой они склонялись.

Кромѣ того, въ періодъ удѣльно-вѣчевой раздробленности и особенно въ монгольскій періодъ Церковь фактически была единственной силой, объединяющей Русь, тогда какъ государственная власть Великихъ Князей была подчасъ настолько слабой, что держалась исключительно на авторитетѣ Церкви. Церковь оказала неоцѣнимую услугу Русскому государству въ дѣлѣ его становленія, поэтому власть и авторитетъ архіереевъ Русской Церкви были долгое время чрезвычайно высокими. Само возникновеніе русской монархической государственности въ значительной мѣрѣ стало возможнымъ лишь благодаря цѣленаправленной дѣятельности Церкви въ лицѣ выдающихся представителей Ея іерархіи и такихъ Ея учрежденій какъ монастыри.

Однако когда эти усилія увѣнчались успѣхомъ, и Русское государство стало единой самодержавной монархіей, Церкви пришлось волей-неволей признать власть и верховенство Московскаго Государя, за Самодержавіе котораго Она сама и боролась. Пришло время, когда церковная іерархія должна была поступиться своей былой властью и занять по примѣру Византіи положеніе, соотвѣтствующее Симфоническимъ отношеніямъ. «Когда Россія была погружена въ невѣжество, раздиралась междоусобіями, угнеталась игомъ татаръ, — пишетъ святитель Игнатій Брянчаниновъ, — естественно, что Духовенство занимало въ ней самое важное мѣсто, связывало между собою отдѣльныя части, входило въ дѣла государственныя: Духовенство было пестуномъ и воспитателемъ младенчествовавшей Россіи. Столько же естественно, что оно по учрежденіи единодержавія постепенно устранялось отъ вмѣшательства въ государственныя дѣла, ограничиваясь завѣдываніемъ дѣлъ, собственно духовныхъ».

Естественно, что среди части русской іерархіи, привыкшей по традиціи считать себя значительной политической силой, не могло не возникнуть оппозиціи такому положенію дѣлъ. Но въ новыхъ условіяхъ церковно-государственныхъ отношеній эти притязанія іерарховъ на былую самостоятельность и реальную политическую власть не могли породить ничего кромѣ папизма со всѣми его разрушительными послѣдствіями. Чѣмъ больше укрѣплялась на Руси византійская церковно-государственная система и власть Самодержавнаго Государя, тѣмъ сильнѣе звучали голоса о превосходствѣ священнической власти надъ Царской, пока, наконецъ, въ царствованіе Алексѣя Михайловича Патріархъ Никонъ открыто не бросилъ вызовъ Царской власти, предложивъ свою собственную концепцію церковно-государственныхъ отношеній.

Патріархъ Никонъ былъ первымъ въ русской церковной исторіи папистомъ, открыто провозгласившимъ принципъ верховенства власти Первосвященника надъ властью Царя. Имѣвшій самыя смутныя представленія о византійскихъ принципахъ Симфоніи, плохо представлявшій, въ чемъ же заключаются дѣйствительные интересы Церкви въ Самодержавномъ монархическомъ государствѣ, Патріархъ Никонъ вступилъ въ священную, какъ ему казалось, борьбу съ Царемъ во имя преобладанія Церкви, какъ Царства Небеснаго, надъ государствомъ, какъ Царствомъ земнымъ.

Ошибочно принимая власть Помазанника Божія за власть свѣтскую, Патріархъ Никонъ отвергъ государственной идеалъ теократіи, которымъ до сихъ поръ жили Византія и Москва, и выдвинулъ взамѣнъ принципъ iерократии, не осознавая, что вступаетъ на проторенный западными папистами путь, въ концѣ котораго — разрушеніе Симфоніи, гибель государства и порабощеніе Церкви Ея врагами.

Полемизируя съ Царемъ, Патріархъ Никонъ воспроизвелъ буквально всѣ классическіе аргументы папистскаго богословія вплоть до теоріи «двухъ мечей» и подложныхъ «лжеисидоровыхъ декреталiй». Совершенно въ латинскомъ духѣ Никонъ отрицалъ за Царской властью какое-либо самостоятельное духовное значеніе, и доказывалъ самодостаточность священства, которое «царства преболе есть». Не отъ Царства священство начало пріемлетъ, а отъ священства на царство Цари помазуются, утверждалъ Никонъ. Священство есть власть первоначальная, Царство — власть производная. Царь предъ помазаніемъ долженъ произнести исповѣданіе вѣры, а Первосвященникъ, выслушавъ это исповѣданіе, судитъ о томъ, право ли вѣруетъ Царь, и достоинъ ли получить Престолъ. Въ полномъ соотвѣтствіи съ доктриной «двухъ свѣтилъ» Римскаго папы Иннокентія III (1198–1216), Никонъ училъ, что Царская власть — это луна, заимствующая свой свѣтъ отъ солнца, а архіерейская власть — солнце, благодаря которому и Царь становится свѣтиломъ. Вслѣдъ за западными папистами Патріархъ Никонъ считалъ Царя міряниномъ, который не имѣетъ никакой власти въ Церкви, а только обязанъ дѣйствовать своимъ мечомъ противъ враговъ православной вѣры, когда того потребуетъ архіерейство. Причисленіе Царя къ мірянамъ привело Никона къ мысли сократить число просфоръ, на которыхъ служится Божественная Литургія, съ семи до пяти, исключивъ, въ томъ числѣ, отдѣльную просфору, изъ которой вынималась частица за Царя, и повелѣвъ вынимать эту частицу изъ общей просфоры для живыхъ.

Самъ Патріархъ Никонъ не скрывалъ источника, изъ котораго онъ почерпнулъ свои убѣжденія: «Папу за доброе отчего не почитать?» — отвѣтилъ онъ на обвиненія одного изъ своихъ судей на Соборѣ 1667 г. Никонъ свято вѣрилъ въ подлинность доказанныхъ историческихъ поддѣлокъ, такихъ какъ «Вѣно Константиново» (гдѣ Константину Великому ложно приписываются слова о превосходствѣ священнической власти надъ царской и разсказываются басни о томъ, какъ святой Императоръ добровольно сталъ конюшеннымъ у Римскаго папы) и повелѣлъ включить «Вѣно» въ составъ печатной Кормчей.

Папизмъ какъ ученіе имѣетъ свою четкую внутреннюю логику, которой не смогъ избѣжать и Патріархъ Никонъ. Эта логика закономѣрно привела его къ идеѣ византійскихъ папистовъ о Патріархѣ какъ земномъ образѣ Христа, и епископахъ — какъ образахъ апостоловъ, откуда онъ сдѣлалъ выводъ, что Патріархъ и епископы суть разныя степени священства, до чего не договаривались ни константинопольскіе «папы», ни сами католики. Началось постепенное свертываніе соборнаго начала въ Церкви и установленіе въ Ней патріаршаго всевластья. Никонъ единолично, безъ соборнаго обсужденія, назначалъ, низлагалъ, запрещалъ и судилъ архіереевъ и архимандритовъ.

Слѣдуя той же неумолимой логикѣ папизма, Никонъ для укрѣпленія верховной власти Патріарха началъ выстраивать свою собственную, параллельную государственной и независимую отъ нея структуру гражданскаго управленія, создавая тѣмъ самымъ гибельное для страны двоевластіе. Никонъ настаивалъ на томъ, что жизнь Церкви не подлежитъ никакому надзору и контролю со стороны Царя, а патріаршій чинъ неподвластенъ царскому суду. Въ этомъ отношеніи Никонъ настолько увлекся, что вообще сталъ отрицать за Царемъ право судить своихъ подданныхъ, если они принадлежатъ къ церковному клиру. «Откуда ты принялъ такое дерзновеніе, — писалъ онъ Царю, — сыскивать о насъ и судить насъ? Какіе законы Божіи тебѣ велятъ обладать нами, рабами Божіими? Не довольно ли тебѣ судить людей царствія мipa сего?»

Утверждаемый Патріархомъ Никономъ параллелизмъ властей подрывалъ самъ принципъ Самодержавія, какъ единоличнаго и единоначальнаго правленія, и однозначно велъ къ разрушенію Симфоніи и распаду государства, повторяя въ этомъ отношеніи судьбу всѣхъ папизмовъ. Никонъ требовалъ для Церкви статуса государства въ государствѣ, а для Патріарха — власти неограниченной, самодержавной. При этомъ характернымъ было стремленіе Никона и сочувствовавшихъ ему архіереевъ выйти изъ подчиненія Царской власти, но при этомъ сохранить за собой всѣ полученныя отъ нея мірскія права, льготы и привилегіи. Иными словами, требуя отъ Царя поддерживать и обслуживать Церковь, Никонъ и его партія считали себя полностью свободными отъ какихъ-либо отвѣтныхъ обязательствъ передъ Царемъ.

Патріархъ Никонъ въ исторіи Русской Церкви занимаетъ исключительное положеніе. Именно ему принадлежитъ авторство русскаго варіанта папистской доктрины, которая, не подвергаясь существенному пересмотру, съ тѣхъ поръ владѣла умами и сердцами наиболѣе честолюбивыхъ русскихъ архіереевъ вплоть до революціи 1917 г. Всѣ послѣдующіе эпигоны «православнаго папизма» въ Россіи неизмѣнно вдохновлялись идеями Никона и свои теоретическія построенія выводили изъ доктрины Никона, развивая ее въ частностяхъ, но ничего не мѣняя въ ея основахъ. Наиболѣе емко основныя положенія этой доктрины въ области церковно-государственныхъ отношеній можно сформулировать слѣдующимъ образомъ:

а) Церковь есть установленіе Божественное, вѣчное и святое, а государство — установленіе человѣческое, временное и грѣховное. Обращеніе Императора Константина Великаго въ христіанство ничего въ природѣ государства не измѣнило. Христіанская имперія остается тѣмъ же царствомъ мiра сего, какъ и нехристiанская, а христіанскій Царь по отношенію къ Церкви является всего лишь свѣтской властью.

б) Если Царство признаетъ себя христіанскимъ, то оно обязано предоставить церковной іерархіи самыя широкія права и матеріальныя средства для ея существованія. Церковная іерархія должна имѣть статусъ экстерриторіальности, и за ея дѣятельностью не можетъ быть никакого контроля и надзора со стороны государственной власти. Какъ лицо свѣтское Царь не имѣетъ право вмѣшиваться въ дѣла Церкви.

в) Въ дѣлахъ государственныхъ Цари, какъ вѣрные сыны Церкви, должны слѣдовать тому, чему учитъ Церковь. Голосомъ же послѣдней является Первосвященникъ и вообще церковная іерархія. Царь есть мірянинъ, и какъ всякій мірянинъ, желающій спастись, онъ долженъ во всемъ, не исключая и дѣлъ государственныхъ, оказывать послушаніе іерархамъ, которымъ самъ Господь далъ божественное право «вязать и рѣшать».

Для умиротворенія поднятой Патріархомъ Никономъ смуты Царь Алексѣй Михайловичъ вынужденъ былъ созвать спеціальный Соборъ и пригласить на него восточныхъ патріарховъ, поскольку Патріархъ Никонъ власти русскихъ архіереевъ надъ собой не признавалъ, а считалъ, что судить его можетъ только Вселенскій Соборъ. Государь, справедливо полагая, что у него не можетъ быть подданныхъ, ему неподвластныхъ, и что въ самодержавномъ государствѣ не можетъ и не должно быть двухъ началъ, попросилъ Соборъ сформулировать основные принципы Симфоніи, которые бы обезпечили гармоничное существованіе Церкви и государства и устранили въ будущемъ возможность конфликтовъ, подобныхъ никоновскому.

Однако вопреки ожиданіямъ Царя Соборъ, осудивъ самого Никона и его претензіи на главенство въ государствѣ, фактически взялъ подъ защиту порочную никоновскую идею о двухъ параллельныхъ и равноправныхъ властяхъ въ государствѣ: царской и патріаршей. «Да будетъ признано, что Царь имѣетъ преимущество въ дѣлахъ государственныхъ, а Патріархъ — церковныхъ», — рѣшилъ Соборъ. Папистскія идеи Патріарха Никона явились для русскихъ архіереевъ чрезвычайнымъ соблазномъ, а богословскаго противоядія латинской отравѣ, подаваемой въ православной оболочкѣ, на тотъ моментъ еще не существовало. Незнаніе типичныхъ для Симфоніи искушеній (изъ-за дѣтскаго возраста послѣдней въ Россіи) и богословская несостоятельность большинства русскихъ іерарховъ не позволили имъ разглядѣть огромную опасность, таящуюся въ никоновскихъ идеяхъ. Русскій епископатъ всталъ на защиту «завѣтовъ» Патріарха Никона и гордился его «завоеваніями», въ ослѣпленіи не видя, что эти «завѣты» не несутъ ничего кромѣ разрушенія церковно-государственнаго единства и въ будущемъ обязательно должны вызвать отвѣтную реакцію со стороны государства.

Принятая соборная формула имѣла самыя губительныя послѣдствія. Фактически она не врачевала, а лишь загоняла болѣзнь вглубь. Выработанное вѣками пониманіе Симфоніи какъ неслiяннaго и нераздѣльнаго соединенія Церкви и Царства въ одномъ церковно-государственномъ организмѣ, возглавляемомъ Царемъ — Помазанникомъ Божіимъ, она подмѣнила идеей двухъ независимыхъ началъ — церковнаго и «свѣтскаго», которыя ради общаго блага должны заключить между собой союзъ и разграничить сферы вліянія каждаго начала. Византійская идея единства Царства и Церкви уступала мѣсто западной концепціи раздѣленія на государственную и церковную организаціи со своими полномочіями и компетенцiями. Этой западной идеѣ союза двухъ организацій для полноты не хватало лишь ея юридическаго оформленія въ видѣ договоровъ и соглашеній, въ которыхъ были бы четко расписаны права каждой изъ сторонъ и ихъ взаимныя обязательства другъ передъ другомъ. Лишь по причинѣ того, что въ Россіи въ то время юридическая наука и правовѣдѣніе были очень слабо развиты, Соборъ и не смогъ указать никакихъ четкихъ правовыхъ формулъ такого союза, ограничившись самой общей и двусмысленной фразой о преимуществѣ одной изъ сторонъ въ дѣлахъ церковныхъ, а другой — въ дѣлахъ государственныхъ, которую можно было толковать какъ угодно.

Въ отдаленной перспективѣ плоды ошибочнаго соборнаго рѣшенія должны были быть катастрофическими. Вслѣдъ за раздѣленіемъ компетенцiй царской и церковной властей неизбѣжно должно было рано или поздно послѣдовать и взаимное отдѣленіе цѣлей государства отъ цѣлей Церкви. Завершиться этотъ процессъ долженъ былъ, какъ и на Западѣ, полнымъ крушеніемъ Симфоніи, отдѣленіемъ Церкви отъ Царства съ превращеніемъ первой въ «религіозную организацію», а второго — въ свѣтское государство, исповѣдующее принципъ «свободы совѣсти».

Преемники Патріарха Никона Патріархи Іоакимъ (1674-1690) и Андріанъ (1690-1700) совершенно не чувствовали грядущей опасности, напротивъ, съ усердіемъ продолжали дѣло Никона, не переставая повторять рѣчи о превосходствѣ власти священства надъ властью Царства.

Патріархъ Іоакимъ значительную часть своей энергіи направилъ на выполненіе намѣченной Никономъ программы созданія «государства въ государствѣ» со своей независимой администраціей, своимъ законодательствомъ, чиновниками, судомъ, финансами, земельнымъ фондомъ, крѣпостными крестьянами и налогообложеніемъ. До «идеала», осуществленнаго на Западѣ Римскими папами, не хватало только своей монеты, своего войска и своихъ пословъ въ заграничныхъ странахъ. При этомъ въ полномъ противорѣчіи съ основополагающими принципами Симфоніи, но зато въ полномъ соотвѣтствіи съ новымъ принципомъ «раздѣленія властей», указанная дѣятельность Патріарха Іоакима протекала не въ руслѣ сотрудничества съ царской властью, а въ руслѣ противоборства съ нею, въ постоянной борьбѣ съ царской администраціей за «права Церкви».

Патріархъ Андріанъ продолжалъ по примѣру своихъ предшественниковъ проповѣдовать папистскую формулу взаимоотношеній Церкви и Царства. Въ своемъ «Увѣщаніи къ паствѣ», написанномъ вскорѣ послѣ вступленія на патріаршій престолъ, онъ слово въ слово повторяетъ латинскую теорію «Двухъ мечей» съ господствомъ меча церковнаго надъ мечомъ свѣтскимъ. «Два начальства устроилъ Богъ на землѣ, священство, глаголю, и царство», — пишетъ Андріанъ, — «Царство власть имать точiю на земли, ... священство же власть имать и на земли и на небеси». Не Царь, а Патріархъ есть глава всей христіанской Вселенной. Патріархъ есть образъ Христовъ, а всѣ православные суть его духовные сыновья и послушники: цари, князи, вельможи, воины, «всякій возрастъ и чинъ правовѣрныхъ». А потому, «слушаяй бо меня, Христа слушаетъ, а отмѣтаяйся меня и не прiемляй глаголъ моихъ, рекше Христа Бога отмѣщетъ и не слушаетъ, яко самъ Христосъ рече».

Такимъ образомъ, къ тому моменту какъ Царь Петръ Алексѣевичъ сталъ въ 1696 г. единоличнымъ правителемъ Русскаго государства, церковно-государственныя отношенія находились въ весьма плачевномъ состояніи. Идеи «православнаго папизма» не только прочно овладѣли умами и сердцами большинства русскихъ архіереевъ, но и начали активно воплощаться ими въ жизнь, подтачивая зданіе Симфоніи изнутри и грозя обрушить его въ самомъ ближайшемъ будущемъ. Положеніе осложнялось еще и тѣмъ, что сами проводники папистскихъ идей не осознавали ихъ разрушительной силы, а были увѣрены, что творятъ благое и святое дѣло защиты и укрѣпленія Церкви Христовой.

Ни одно изъ государственныхъ мѣропріятій Императора Петра I не подвергалось такому невѣжественному истолкованію и злонамѣренному оболганiю, какъ подготовленная и проведенная имъ реформа высшаго церковнаго управленія. Глубоко и всестороннѣ продуманная, богословски обоснованная, благодѣтельная какъ для государства, такъ и для Церкви, и сумѣвшая отсрочить назрѣвавшее крушеніе Симфоніи на цѣлыхъ два столѣтія реформа была усиліями русскихъ папистовъ и церковныхъ историковъ либерально-масонскаго направленія представлена какъ нечестивое дѣяніе, торжество идей цезарепапизма, дикій антиканоническiй произволъ и порабощеніе Церкви государствомъ.

Для объясненія проведенной Императоромъ реформы историки и публицисты этого лагеря строили самыя фантастическія и нелѣпыя схемы вплоть до обвиненій Петра I въ масонствѣ, тайной симпатіи къ лютеранству и желаніи устроить въ Россіи свѣтское государство западнаго типа. Въ біографіи Императора тщательно выискивались факты его непристойнаго поведенія, нецерковности, неуваженія къ русской старинѣ, тяготѣнія къ западнымъ формамъ жизни (при одновременномъ замалчиваніи противоположныхъ фактовъ, напримѣръ, его указовъ о запретѣ свѣтскихъ увеселеній раньше окончанія Божественной Литургіи или объ обязательномъ посѣщеніи вечерни, утрени и литургіи въ воскресные и праздничные дни), и въ совокупности этихъ разрозненныхъ фактовъ пытались отыскать причины, побудившія Царя на реформу, сводя въ конечномъ итогѣ все къ личности самого Петра. Но нѣтъ ничего болѣе абсурднаго, чѣмъ объяснять личными причинами дѣйствія человѣка, который самъ о себѣ сказалъ: «А о Петрѣ вѣдайте, что жизнь ему недорога, лишь бы жила Россія, благочестіе, слава и благосостояніе ея».

Въ дѣйствительности все, что Императоръ Петръ I позаимствовалъ съ Запада, это идею о томъ, что государство можетъ имѣть свои собственныя, отличныя отъ церковныхъ, задачи въ процессѣ обустройства земной жизни своихъ подданныхъ. Если до Петра господствовало убѣжденіе, что высшей и единственной цѣлью государства (какъ и Церкви) можетъ быть лишь служеніе Богу, то Петръ впервые допустилъ возможность для государства преслѣдовать и свою особую цѣль — достиженія общаго блага въ земной жизни. При этомъ если на Западѣ идея общаго блага вытѣснила изъ государственной жизни идею служенія Богу, и государство тамъ фактически стало свѣтскимъ, то въ Россіи идея общаго блага и общей пользы была выдвинута Императоромъ Петромъ не взамѣнъ, а въ дополненіе къ старой идеѣ служенія Богу, отъ которой Петръ никогда и не мыслилъ отрекаться. Русское государство и послѣ Петра оставалось государствомъ теократическимъ, а не свѣтскимъ.

Традиціонное русское міровоззрѣніе, не допускавшее для государства никакой другой цѣли, кромѣ служенія Богу и Церкви, было слишкомъ консервативнымъ, чтобы принять новаторскую идею Петра. Но именно петровскій прорывъ этого міровоззрѣнія и признаніе за государствомъ своихъ особыхъ цѣлей позволили Русскому государству создать свою науку, промышленность, юриспруденцію, высшую школу и регулярную армію (вещи съ точки зрѣнія традиціоннаго міровоззрѣнія совершенно ненужныя, т.к. не ведутъ напрямую ко спасенію души), безъ которыхъ оно не смогло бы устоять въ водоворотѣ міровой исторіи и погибло бы, а съ гибелью Русскаго государства погибло бы и все остальное, включая и Церковь, и вѣру въ Бога. Царь Петръ I воистину по праву принялъ званіе Императора, ибо онъ, какъ никто другой изъ его современниковъ, понималъ древне-византійскую идею Имперіи съ ея принципомъ неразрывной связи Церкви и Царства, когда не только мощь и благоденствіе Царства зависятъ отъ благоустроенія и силы Церкви, но и расцвѣтъ самой Церкви возможенъ только въ единомъ сильномъ самодержавномъ государствѣ, могущимъ оградить Церковь отъ всѣхъ угрозъ какъ извнѣ, такъ и изнутри. Этого никакъ не хотѣло понять большинство русскихъ іерарховъ, мыслящихъ узко-церковно, смотрящихъ на Церковь какъ на изолированный организмъ (если не какъ на свою вотчину), которая Государству ничѣмъ не обязана, напротивъ, послѣднее всѣмъ обязано Церкви. Такія личности какъ Св. Митрофанiй Воронежскій, которыя рѣшительно поддерживали преобразованія Петра, понимая ихъ насущную необходимость, составляли скорѣе исключеніе, чѣмъ правило.

Такимъ образомъ, въ самомъ началѣ своего единоличнаго царствованія Государь Петръ Алексѣевичъ столкнулся въ области церковно-государственныхъ отношеній съ двумя фундаментальными трудностями, которыя онъ обязанъ былъ разрѣшить, если не желалъ погибели Русскаго государства и Русской Церкви:

а) нежеланіемъ подавляющаго большинства русскихъ іерарховъ понимать значеніе государства для Церкви и необходимости для Церкви государственнаго служенія и

б) повальнымъ ихъ увлеченіемъ папистскимъ варіантомъ Симфоніи, при полной неспособности уразумѣть гибельныя послѣдствія «православнаго папизма».

Для рѣшенія этихъ проблемъ Петру I понадобилось ровно два десятилѣтія. Столько времени у него ушло на всестороннее обдумываніе способовъ и путей осуществленія на русской почвѣ древне-византійской идеи христіанской Имперіи, въ которой интересы Церкви и государства не только могутъ, но и должны сливаться другъ съ другомъ. По замыслу Императора Русская Церковь и Русское государство должны по примѣру Византіи составить единый церковно-государственный организмъ, въ которомъ нѣтъ чисто церковныхъ и чисто государственныхъ задачъ, а есть общія программы и задачи, для рѣшенія которыхъ государство служитъ Церкви, а Церковь — государству. Фигура Императора — Помазанника Божія пріобрѣтала въ этомъ организмѣ, какъ и въ Византіи, центральное и самодовлѣющее значеніе, ибо только въ его лицѣ удавалось соединить, казалось бы, несоединимое — Небо и землю, вѣчное и временное, Крестъ и мечъ, Церковь и государство. Петръ былъ убѣжденъ, что укрѣпляя свою монархическую власть, онъ служитъ не только государству, но опосредованно и самой Церкви, благоденствіе которой напрямую связано съ прочностью государственнаго порядка. Только христіанская государственная власть Самодержавнаго монарха въ состояніи сохранить и обезпечить свободу и процвѣтаніе Церкви, и потому долгъ Церкви всемѣрно поддерживать и укрѣплять эту власть, служить ей не за страхъ, а за совѣсть.

Въ этомъ своемъ убѣжденіи и имперскомъ духѣ Петръ слѣдовалъ гораздо болѣе древней традиціи, чѣмъ традиція московской старины, за которую стояли русскіе архіереи и старообрядческіе раскольники. Ихъ узконацiональному пониманію Третьяго Рима какъ наслѣдника правой вѣры и хранителя святоотеческаго благочестія Петръ противопоставилъ болѣе глубокое пониманіе призванія Русскаго Царства - быть преемникомъ Римской христіанской Имперіи, призванной осуществить вселенскую миссію Православія. Идея православнаго Императора какъ Удерживающаго мiапостасию ровую являлась прямымъ слѣдствіемъ такого пониманія идеи Третьяго

Рима. Къ этой своей вселенской задачѣ Россія смогла приступить лишь съ конца XVIII столѣтія, т.к. въ первыя десятилѣтія XVIII вѣка всѣ усилія Петра и его преемниковъ были направлены главнымъ образомъ на рѣшеніе внутреннихъ задачъ — сравняться въ практическомъ планѣ съ европейской цивилизаціей, но само переосмысленіе государственной идеологіи съ національной на вселенскую приходится именно на царствованіе Императора Петра I.

Воспринявшій принципы византійской теократической традиціи Императоръ Петръ I не могъ разсматривать эпоху Патріарха Никона, шедшую въ разрѣзъ съ этой традиціей, ни какъ положительную, ни тѣмъ болѣе какъ идеальную. Въ своей борьбѣ съ папистской угрозой, нависшей какъ надъ Церковью, такъ и надъ государствомъ, Петръ I слѣдовалъ традиціи византійскихъ Императоровъ, которые при обнаруженіи папистскихъ поползновеній у константинопольскихъ патріарховъ просто на время упраздняли патріаршество и оставляли патріаршую каѳедру вдовствующей, пока не находили кандидатовъ въ Патріархи, единомышленныхъ Императору. Продержавъ 20 лѣтъ патріаршую каѳедру вдовствующей и не обнаруживъ среди русскихъ іерарховъ ни одного архіерея, способнаго понять глубину и размахъ проблемъ, вставшихъ передъ Русскимъ государствомъ и Русской Церковью, Петръ I рѣшился на кардинальную мѣру и упразднилъ въ Русской Церкви патріаршество вообще. Въ этомъ отношеніи онъ довелъ практику византійскихъ Императоровъ до логическаго конца, выкорчевавъ самый корень папистскихъ настроеній церковной іерархіи.

Историческій опытъ, накопленный за послѣднія три столѣтія Русской Церковью, показываетъ, что это рѣшеніе Императора Петра было не только правильнымъ, но и на тотъ моментъ единственно возможнымъ. Намѣтившееся (пока только, главнымъ образомъ, въ умахъ) раздѣленіе Церкви и государства было предвѣстникомъ церковно-государственной катастрофы, которая уже сотрясала Западъ. Противостояніе Католической церкви и западныхъ монархій, явившееся прямымъ слѣдствіемъ церковно-государственнаго двоевластія, привело Западъ къ разрушенію Симфоніи, расцерковленію государства и антимонархическимъ революціямъ, которыя были результатомъ этого расцерковленія. Въ самой Католической церкви, добившейся осуществленія никоновской мечты — статуса «государства въ государствѣ», безконтрольная монархическая власть Папы, за которымъ не было никакого надзора со стороны королей, привела къ антиiерархическому бунту и расколу на папистовъ и протестантовъ, которые вообще отрицали необходимость въ церкви какого-либо іерархическаго начала.

Предотвратить эту катастрофу въ Россіи и повернуть вспять неправильное теченіе церковно-государственной мысли можно было только однимъ способомъ — открытымъ закрѣпленіемъ за монархомъ высшихъ церковныхъ полномочій и объединеніемъ политической и церковной власти въ рукахъ русскаго Самодержца. Однако никакого пониманія необходимости такой мѣры Императоръ Петръ I со стороны русскаго духовенства не встрѣчалъ, напротивъ, оно защищало церковно-государственное двоевластіе, считая его не гибельнымъ, а спасительнымъ и богоугоднымъ.

Въ виду такого положенія дѣлъ Петру I не оставалось ничего иного, какъ только, не касаясь принципіальныхъ основъ церковной жизни, уничтожить оказавшееся опаснымъ для государства и Церкви патріаршее правленіе и замѣнить его соборнымъ, обязавъ каждаго члена учреждаемаго собора вѣрноподданнической присягой. Это было не нападеніе на Церковь со стороны государства, какъ объ этомъ потомъ писали апологеты русскаго папизма, а самозащита государства, предпринятая не противъ Церкви, а противъ разрушителей государства, прикрывавшихъ свои далеко не благовидныя цѣли именемъ и благомъ Церкви. Это преобразованіе ввиду его новизны не могло быть совершено безъ ошибокъ, нѣкоторыхъ частныхъ неправдъ и личныхъ трагедій отдѣльныхъ лицъ, но никакой другой исторической альтернативы этому преобразованію не существовало.

Однимъ изъ излюбленныхъ обвиненій Императора Петра I со стороны приверженцевъ русскаго папизма и либеральныхъ церковныхъ историковъ является утвержденіе о томъ, что Петръ I въ своей церковной реформѣ якобы руководствовался протестантскими идеями и теоріями, а сама замѣна патріаршества Святѣйшимъ Правительствующимъ Сѵнодомъ будто бы явилась торжествомъ цезарепапизма въ Россіи. Повторенное безчисленное число разъ это обвиненіе перешло въ разрядъ «истинъ», которыя имѣютъ право не оспариваться ввиду ихъ «общепризнанности». Въ настоящее время большинство церковныхъ людей искренно вѣритъ этому ложному обвиненію, не стараясь даже вникнуть въ его сущность и содержаніе.

По этой причинѣ данное обвиненіе слѣдуетъ разобрать болѣе подробно и наглядно продемонстрировать его полную несостоятельность.

Классическій протестантизмъ въ области церковно-государственныхъ отношеній руководствуется основанной на естественномъ правѣ такъ называемой «территоріальной теоріей». Согласно этой теоріи, люди, соединяясь для совмѣстнаго государственнаго общежитія, заключаютъ между собой общественный договоръ и передаютъ государству всѣ свои естественныя права, въ ихъ числѣ и права религіозныя. При такомъ положеніи дѣлъ глава государства является одновременно и главой церкви, а церковное правительство  частью правительства государственнаго. На данной территоріи Государю подчинено все — какъ люди, такъ и организованные ими по различнымъ принципамъ союзы, къ числу которыхъ относится и церковь. Церковь въ отличіе отъ, напримѣръ, сапожной артели, организованной по профессіональному признаку, есть союзъ, организованный по религіозному признаку. Такихъ союзовъ (церквей), организованныхъ по религіозному признаку, на территоріи даннаго государства можетъ быть много. Самъ Государь можетъ принадлежать къ одному изъ этихъ союзовъ (и тогда онъ называется «господствующей церковью»), а можетъ и не принадлежать ни къ одному изъ нихъ. Государь управляетъ всѣми этими церквами не потому, что онъ есть лицо священное, и даже не въ силу своей принадлежности къ одной изъ нихъ, а какъ свѣтскій владыка, которому подчинено все, находящееся на его государственной территоріи, по принципу: «cujus est regio, ejus est religio» («чья власть, того и вѣра»). Поэтому Государь не имѣетъ нужды въ особыхъ органахъ церковнаго управленія, а можетъ вести это управленіе черезъ государственныя учрежденія. Отличительной чертой всей этой теоріи, вытекающей изъ глубинныхъ вѣроучительныхъ установокъ протестантизма, является взглядъ на Церковь какъ на человѣческій союзъ, а на Государя какъ на свѣтскаго правителя, получившаго власть въ силу естественныхъ причинъ.

Только поверхностные люди, не понимающіе религіозно-мистическаго характера Русскаго Самодержавія, могутъ усмотрѣть сходство между этой (въ сущности безбожной) теоріей и принципами церковно-государственной Симфоніи, которымъ до конца остался вѣренъ Императоръ Петръ I и его преемники вплоть до свъ. Императора Николая II.

Государь Петръ I получилъ свою власть не вслѣдствіе «естественныхъ причинъ» и не въ порядкѣ «общественнаго договора», а въ порядкѣ клятвы Церковно-Земскаго Собора 1613 г., какъ законный престолонаслѣдникъ изъ династіи Романовыхъ.

Онъ былъ не свѣтскимъ владыкой, а православнымъ Царемъ, вѣнчаннымъ и мvропомазаннымъ на Царство по древнему православному чину законнымъ патріархомъ Іоакимомъ. Онъ былъ Помазанникомъ Божіимъ — понятіе, котораго вообще не знаетъ протестантизмъ, — и какъ самъ себя воспринималъ, такъ и всѣми своими подданными воспринимался только въ такомъ качествѣ.

Онъ не только лично не мыслилъ свою власть неправославной, но и впервые на Руси законодательно закрѣпилъ положеніе, что обладающій царскимъ престоломъ Императоръ не можетъ исповѣдовать никакой другой вѣры, кромѣ православной, и его обязанность — быть верховнымъ защитникомъ и хранителемъ догматовъ Православія, блюстителемъ правовѣрія и благочинія въ Святой Церкви. Иными словами онъ видѣлъ себя не господиномъ Церкви, а Ея слугой.

За одобреніемъ своей реформы онъ обратился сначала къ русскимъ архіереямъ, а затѣмъ къ восточнымъ Патріархамъ, что никакъ нельзя совмѣстить съ территоріальной теоріей, которая требуетъ отъ Государя прямо противоположныхъ дѣйствій и считаетъ такого рода одобренія абсурдомъ.

Наконецъ, въ Духовномъ регламентѣ Императоръ Петръ I ясно и недвусмысленно объяснилъ свои дѣйствія не западными церковными теоріями, а необходимостью положить конецъ папистскимъ устремленіямъ части русской іерархіи, грозившимъ неисчислимыми бѣдствіями и Церкви и государству; поставить предѣлъ церковно-государственному двоевластію: «Ибо простой народъ не вѣдаетъ, какъ разнствуетъ власть духовная отъ самодержавной, но, великою высочайшаго пастыря честію и славою удивляемый, помышляетъ, что таковый правитель есть второй государь, самодержцу равносильный, или и больше его, и что духовный чинъ есть другое и лучшее государство, и се самъ собою народъ тако умствовати обыклъ. Что же егда еще и плевельныя властолюбивыхъ духовныхъ разговоры приложатся, и сухому хврастiю огнь подложатъ? Тако простыя сердца мнѣніемъ симъ развращаются, что не такъ на самодержца своего, яко на верховнаго пастыря въ коемъ-либо дѣлѣ смотрятъ ... Что ж когда еще и самъ Пастырь, таковымъ о себѣ надменъ мнѣніемъ, спать не похощетъ? Изрещи трудно, коликое отсюду бѣдствіе будетъ», и далѣе прямо проводитъ параллель между настроеніями нѣкоторыхъ русскихъ архіереевъ и доктриной папской власти: «И не вымыслы то, далъ бы Богъ, чтобъ о семъ домышлятися только мощно было, но самою вещію не единожды во многихъ государствахъ сіе показалось, вникнуть только въ исторію Константинопольскую съ iустиниановыхъ временъ, и много того покажется. Да и папа не инымъ способомъ толико превозмогъ, не точiю государство Римское (т.е. Второй Римъ — Византію) полма пресѣче и себѣ великую часть похити, но и иныя государства едва не до крайняго разоренія не единожды потрясе. Да не вспомянутся подобные и у насъ бывшіе замахи».

Такимъ образомъ, Государь Императоръ Петръ I, реформируя управленіе Церковью, руководствовался не протестантскими идеями, а древними византійскими традиціями взаимоотношенія Церкви и Царства. Онъ нигдѣ не вышелъ за церковно-историческія рамки, которыя были опредѣлены его далекими предшественниками — византійскими Императорами и принимались Вселенской Церковью, а также за предѣлы той верховной власти Помазанника Божія, которую даровалъ ему Господь. Свою церковную власть онъ обосновывалъ не тѣмъ, что онъ, какъ глава государства, имѣетъ власть надъ Церковью, находящейся въ предѣлахъ подвластной ему территоріи, а тѣмъ, что онъ лично принадлежитъ и не можетъ не принадлежать къ Православной Церкви, и что, въ качествѣ христіанскаго Государя — Помазанника Божія, онъ обязанъ быть Ея верховнымъ защитникомъ, хранителемъ Ея догматовъ и блюстителемъ церковнаго благочинія. Императоръ Петръ I стремился заимствовать съ древняго и новаго Запада необходимыя формы и заполнять ихъ русскимъ, православнымъ содержаніемъ, и никогда не стремился дѣйствовать наоборотъ — вливать чуждое неправославное содержаніе въ русскія историческія формы. Его попытки въ этомъ отношеніи не всегда были удачными, но изначальная цѣль всѣхъ его заимствованій была только такой.

Поэтому, ни о какомъ торжествѣ западноевропейскаго цезарепапизма въ Имперскій періодъ русской исторіи не можетъ идти и рѣчи. Болѣе того, только за счетъ соединенія по византійскому образцу высшей политической и церковной власти въ рукахъ Православнаго Императора, съ одной стороны, и законодательнаго, яснаго и четкаго, закрѣпленія обязанностей монарха передъ Церковью, съ другой, въ Россійской Имперіи стали невозможны ни папизмъ, не цезарепапизмъ.

Необходимо также опровергнуть другое распространенное заблужденіе, будто осуществленная Императоромъ Петромъ I замѣна патріаршаго управленія сѵнодальнымъ грубо нарушила церковные каноны, а самъ Святѣйшій Сѵнодъ явился учрежденіемъ неканоническимъ.

Прежде всего, безспорной является истина, что древніе каноны можно понимать очень различно, почему они всегда имѣли нужду въ толкователяхъ, которые разъясняли ихъ примѣнительно къ требованіямъ современной жизни. Почти сплошь и рядомъ какъ древніе, такъ и новые канонисты расходятся между собою въ пониманіи и истолкованіи различныхъ каноновъ, особенно въ рѣшеніи того, что нужно и можно по канонамъ, а что нѣтъ. Вслѣдствіе этого разсматривать церковные каноны какъ нѣкіе незыблемыя начала, подобныя догматамъ, совершенно невозможно. Не Церковь для каноновъ, а каноны для Церкви. Всѣ каноны формулировались въ извѣстное время и въ виду извѣстныхъ обстоятельствъ, поэтому они суть не отвлеченныя формулы и мертвыя схемы, лишенныя реальнаго историческаго содержанія, а требующія творческаго примѣненія правила церковной жизни. Въ конечномъ счетѣ, канонично то, что служитъ созиданію Церкви, а не Ея разоренію.

Далѣе, церковные каноны абсолютно ничего не говорятъ о такомъ институтѣ какъ Московскій Патріархъ. Каноны знаютъ только пять историческихъ Патрiархатовъ, усваивая имъ различіе по чести, но не по власти. Такого понятія какъ Патріархъ всей Имперіи, Первоіерархъ Вселенской Церкви въ церковныхъ канонахъ нѣтъ вообще. Въ Византійской Имперіи эпохи Вселенскихъ Соборовъ перваго епископа не было. На эту роль претендовалъ Римскій епископъ, но Церковь эти притязанія отвергла. Поэтому, если разсматривать Россійскую Имперію какъ слѣдующую послѣ Византіи преемницу вселенской Христіанской Имперіи, то ликвидація русскаго патріаршества выглядитъ болѣе канонично и логично, чѣмъ его учрежденіе.

Ничего неканоничнaго нѣтъ и въ томъ, что послѣ упраздненія патріаршества высшее управленіе Русской Церковью сдѣлалось не единоличнымъ, а коллегіальнымъ. Вернуться послѣ патріаршаго возглавленія обратно къ митрополичьему Императоръ Петръ I не могъ, поскольку къ этому моменту въ Россіи уже былъ не одинъ митрополитъ, какъ въ концѣ XVI вѣка, а два: Московскій и Кіевскій. Вскорѣ къ нимъ добавился и третій — столичный митрополитъ Санктъ-Петербургскій. Ни одинъ изъ этихъ митрополитовъ не согласился бы стать въ подчиненіе другому, и въ этихъ условіяхъ организація Сѵнода съ періодически смѣняемымъ Первоприсутствующимъ митрополитомъ была единственнымъ разумнымъ рѣшеніемъ проблемы высшаго церковнаго управленія.

Наконецъ, слѣдуетъ вспомнить, какъ въ Москвѣ исторически было устроено Патріаршество. Произошло это не по канонамъ (ибо такихъ каноновъ не было), а единственно по желанію Московскаго Государя. Мысль объ учрежденіи патріаршества въ первый разъ была высказана Царемъ, который, посовѣтовавшись съ царицею и боярской думой, обратился съ этой идеей къ пріѣхавшему въ Москву въ 1588 году за милостынею константинопольскому Патріарху Іереміи. Послѣ того какъ Патріархъ Іеремія изъявилъ согласіе, Царь собралъ церковный Соборъ, которому объяснилъ ходъ всего дѣла и предложилъ митрополиту Іову и отцамъ Собора утвердить свое рѣшеніе объ учрежденіи патріаршества. Послѣ совѣщанія архіереи заявили, что «они полагаются на волю благочестивѣйшаго Государя», и такимъ образомъ патріаршество было учреждено. Никакіе каноны при этомъ не упоминались, а все рѣшали воля Царя и согласіе Константинопольскаго Патріарха.

Точно такимъ же образомъ патріаршество было и упразднено. Произошло это по рѣшенію Царя послѣ совѣщанія съ Сенатомъ съ письменнаго согласія 87 духовныхъ лицъ, со стороны которыхъ не послѣдовало никакихъ возраженій, и при одобреніи восточными Патріархами, признавшими Сѵнодъ своимъ братомъ съ правами, равными патріаршимъ. Какъ и при учрежденіи патріаршества все, въ конечномъ итогѣ, рѣшили воля Царя и согласіе Константинопольскаго Патріарха.

Всѣ обвиненія церковной реформы Императора Петра I въ «неканоничности» являются либо плодомъ невѣжества, либо злонамѣреннымъ искаженіемъ истины. Упраздненіе патріаршества происходило точно на такихъ же каноническихъ основаніяхъ и точно такимъ же каноническимъ порядкомъ, какъ и его учрежденіе. Поэтому упраздненіе патріаршества неканонично ровно въ такой же мѣрѣ, въ какой неканонично и его учрежденіе.

Еще однимъ изъ обвиненій, незаслуженно возводимыхъ русскими папистами на церковную реформу Императора Петра I, является утвержденіе о томъ, будто послѣ этихъ реформъ въ Русской Церкви было упразднено соборное начало. Прекратился созывъ Соборовъ, реальное управленіе Церковью якобы взялъ въ свои руки Оберъ-прокуроръ Святѣйшаго Сѵнода, а всѣ архіереи и все духовенство превратились въ чиновниковъ духовнаго вѣдомства.

Обвиненіе это имѣетъ столь же мало общаго съ истиной, какъ и всѣ предыдущія. Если когда и отсутствовало въ Русской Церкви соборное начало, то скорѣе въ эпоху Патріарха Никона, который правилъ диктаторски-единолично, и дьяконовъ котораго, вродѣ знаменитаго Ивана Кокошилова, духовенство трепетало такъ, какъ не трепетало опричниковъ Іоанна Грознаго. Уже исторія Византіи ясно показала, что дѣйствительная угроза соборности Церкви можетъ исходить только отъ людей, одержимыхъ идеями папизма, тогда какъ власть православныхъ Государей не только не несетъ такой угрозы, но является важнѣйшей силой, могущей обезпечить подлинную церковную соборность.

Московская Русь ХVI и XVII вѣковъ знала три вида церковныхъ соборовъ: соборы избирательные, соборы неполные и соборы полные или истинные.

Избирательные соборы созывались Царемъ съ одной единственной цѣлью — избранія новаго Патріарха взамѣнъ почившаго. Въ связи съ упраздненіемъ патріаршества необходимость въ такихъ соборахъ отпала сама собой.

Соборы неполные составлялись изъ такъ называемыхъ «прилучившихся» архіереевъ (т.е. тѣхъ, которые въ данное время оказались въ Москвѣ) для разсмотрѣнія и рѣшенія текущихъ вопросовъ церковной жизни. Эти архіереи являлись въ Москву по особому вызову или разрѣшенію Царя и Патріарха, и, окончивъ свои дѣла, съ ихъ согласія возвращались въ свою епархію. Во время своего пребыванія въ Москвѣ (иногда продолжавшагося до года) они и привлекались къ участію въ засѣданіяхъ неполныхъ соборовъ. Во второй половинѣ XVII вѣка «прилучившiеся» архіереи получаютъ названіе «чередныхъ» или очередныхъ, они вызываются въ Москву уже въ порядкѣ очереди на полгода или на годъ. Послѣ упраздненія патріаршества вызовъ и отпускъ архіереевъ сталъ осуществляться только Царемъ, а рѣшеніе текущихъ дѣлъ преемственно перешло отъ неполныхъ соборовъ къ Сѵноду, который сталъ согласно Духовному регламенту «постояннымъ соборомъ» съ правами и функціями прежнихъ неполныхъ соборовъ. Въ этомъ отношеніи никакого умаленія соборнаго начала послѣ церковной реформы не произошло.

Полные или истинные соборы созывались Царемъ для рѣшенія важнѣйшихъ вопросовъ вѣры и благочестія. Они составлялись изъ самого Царя, который почти всегда лично присутствовалъ на этихъ соборахъ, всѣхъ архіереевъ, представителей монашества, бѣлаго духовенства и нерѣдко мірянъ (въ основномъ членовъ боярской думы). Такіе соборы послѣ церковной реформы Императора Петра I дѣйствительно больше не собирались, однако видѣть въ этомъ умаленіе соборнаго начала въ Церкви едва ли возможно. Центральной фигурой всѣхъ подобныхъ соборовъ XVI и XVII столѣтій былъ Царь. Онъ былъ иниціаторомъ созыва соборовъ, и безъ его согласія они не могли состояться. Царь опредѣлялъ время и мѣсто проведенія собора, составъ и количество лицъ, принимающихъ участіе въ соборѣ, онъ открывалъ соборныя засѣданія, утверждалъ состоявшiяся соборныя постановленія, придавая имъ силу закона, и заботился о проведеніи ихъ въ жизнь съ помощью своихъ царскихъ указовъ и распоряженій. То есть еще до всякой церковной реформы созывъ такихъ соборовъ былъ прерогативой Государя; ни Патріархъ, ни епископатъ правомъ созыва такихъ соборовъ никогда не обладали и не могли обладать. Церковный соборъ XVI и XVII вѣка это органъ, при посредствѣ котораго Царь осуществлялъ свою верховную церковную власть и заботу о благоденствіи Церкви. Если Государь считалъ возможнымъ обойтись безъ этого органа, то онъ и до Петра I могъ не созывать такіе соборы сколь угодно долго. Поэтому, въ нежеланіи русскихъ Царей послѣ Петра I собирать помѣстные соборы, ничего противозаконнаго и нарушающаго древнія установленія нѣтъ.

Не являлась чѣмъ-то принципіально новымъ для Русской Церкви и должность Оберъ-прокурора, который призванъ былъ осуществлять надзоръ за правильнымъ теченіемъ дѣлъ въ Сѵнодѣ. Оберъ-прокуроръ не являлся самостоятельной фигурой, а лишь проводникомъ воли Царя, «окомъ государевымъ». Ввиду невозможности для Государя постоянно бывать въ Сѵнодѣ, Оберъ-прокуроръ формально замѣщалъ тамъ Царя, дѣйствуя его именемъ и по его порученію. Въ старой Москвѣ Государь, будучи предсѣдателемъ собора, также не всегда самъ присутствовалъ на соборныхъ засѣданіяхъ. Въ этихъ случаяхъ онъ посылалъ на соборъ своихъ довѣренныхъ лицъ — бояръ, думныхъ дворянъ и дьяковъ, которыя передавали собору указанія и распоряженія Царя и докладывали Государю о всѣхъ рѣшеніяхъ и заключеніяхъ собора по тому или другому вопросу. Посылаемыя Царемъ довѣренныя лица не просто присутствовали на соборныхъ засѣданіяхъ, но и принимали въ нихъ дѣятельное участіе. Зачастую они играли на соборахъ очень вліятельную роль, поскольку, будучи уполномоченными Царя, предварительно имѣли близкое знакомство съ предметами соборныхъ засѣданій, какого не могли имѣть многіе внезапно вызванные въ Москву на соборъ провинціальные архіереи. Замѣна случайныхъ довѣренныхъ лицъ постояннымъ Оберъ-прокуроромъ, занимающимся церковными вопросами не время отъ времени, а регулярно, лишь усовершенствовала существующій порядокъ, и ужъ во всякомъ случаѣ, явилась не выпаденіемъ изъ московской и византійской традиціи соборности, а прямымъ продолженіемъ ея.

Что же касается соборности какъ одного изъ важнѣйшихъ устоевъ жизни Православной Церкви, то она никѣмъ и никогда не можетъ быть «упразднена», будучи неотъемлемой составляющей церковнаго организма, воздухомъ, которымъ онъ дышитъ. Упразднить эту соборность можно только «упразднивъ» саму Православную Церковь, изгнавъ изъ Нея Духъ Святый и превративъ Ее въ антицерковную структуру наподобіе совѣтской лже-церкви РПЦ-МП. Соборы — это только одинъ и притомъ вовсе не самый главный видъ проявленія церковной соборности, поэтому подлинная соборность пребывала въ Русской Церкви отъ самаго перваго дня Ея основанія и будетъ сохраняться въ ней до самаго конца Ея земной исторіи независимо отъ частоты созыва Соборовъ.

Совершенно несостоятельны и утвержденія о томъ, что церковная реформа Императора Петра I якобы превратила православныхъ архіереевъ въ чиновниковъ «духовнаго вѣдомства». Одной изъ историческихъ заслугъ Императора Петра явилось введеніе въ русскую жизнь принциповъ римскаго государственнаго права, чѣмъ было положено начало превращенія Россіи въ правовое государство. Русское государство отнынѣ стало строиться не на произволѣ отдѣльныхъ лицъ и учрежденій, а на четкихъ правовыхъ основаніяхъ и общеобязательныхъ юридическихъ законахъ, исключающихъ подобный произволъ. Петръ I и въ этомъ отношеніи слѣдовалъ древней традиціи Второго Рима, который имѣлъ развитое церковно-государственное законодательство, основанное на римскомъ правѣ. Церковныя власти въ Россіи, какъ и ранѣе въ Византіи, дѣйствовали не въ «безвоздушномъ пространствѣ», а въ правовомъ полѣ, онѣ были надѣлены опредѣленными юридическими обязанностями и полномочіями, обезпеченными государственнымъ законодательствомъ, общеобязательнымъ для всѣхъ, включая и самого Царя. Выйти изъ этого правового поля не могъ никто, и въ этомъ смыслѣ русскіе архіереи, конечно, составляли часть государственнаго механизма, были чинами «духовнаго вѣдомства», но это никакъ не вліяло на ихъ благодатное служеніе Церкви какъ духовнаго организма.

Государь Императоръ Петръ I, реформируя всѣ стороны русской жизни зачастую очень крутыми мѣрами, вмѣстѣ съ тѣмъ понималъ, что однѣ эти мѣры не принесутъ успѣха, если одновременно не будетъ показана духовная несостоятельность упраздняемаго реформами жизненнаго уклада. Поэтому и въ области церковнаго управленія преобразованія Петра не могли совершиться безъ идейнаго и богословскаго опроверженія того искаженнаго пониманія Симфоніи, за которое упорно продолжали держаться іерархи Русской Церкви. Такую работу по ниспроверженію господствующаго со временъ Патріарха Никона папистскаго міровоззрѣнія провелъ по порученію Императора Петра архіепископъ Ѳеофанъ Прокоповичъ, заслужившій за это дружную ненависть всѣхъ апологетовъ русскаго папизма. Представители этой группы неизмѣнно изображали архiеп. Ѳеофана тайнымъ протестантомъ, аморальной личностью и чуть ли не безбожникомъ.

Ѳеофанъ Прокоповичъ сумѣлъ вскрыть главный корень заблужденій русскихъ папистовъ, разсматривавшихъ Царскую власть какъ власть для Церкви внѣшнюю, почти постороннюю, «свѣтскую», а самого Царя причислявшихъ къ категоріи мiрянъ. Въ противовѣсъ этой ложной концепціи Ѳеофанъ выдвинулъ понятіе христіанскаго Государя — Помазанника Божія, единственнаго Хозяина земли Русской, пекущагося о всѣхъ своихъ подданныхъ и обязаннаго дать Богу отчетъ въ своемъ управленіи христіанскимъ народомъ. Государь Императоръ — особа священная, онъ подсуденъ одному только Богу, который испытаетъ дѣла его на Страшномъ Судѣ, но не подлежитъ человѣческому суду, хотя бы и въ лицѣ іерархіи. Такое пониманіе Царской власти, несомнѣнно, гораздо ближе къ міровоззрѣнію Царя Іоанна Грознаго, чѣмъ къ протестантскимъ теоріямъ, въ увлеченіи которыми упрекали архiеп. Ѳеофана. Значительно позднѣе, уже въ ХХ столѣтіи ту же самую мысль выскажетъ свъ. правъ. Іоаннъ Кронштадтскій: «Если мы православные, то мы обязаны вѣровать въ то, что Царь, не идущій противъ своей облагодатствованной совѣсти, не погрѣшаетъ».

Архiеп. Ѳеофанъ показалъ, что изъ пониманія власти Царской какъ «свѣтской», дѣйствующей не изнутри Церкви, а извнѣ Ея, родилось и ложное мнѣніе о томъ, будто «не вси людіе повиновеніемъ царской власти обязаны суть, но некiи выключаются», а именно священство и монашество. Эта логика, говоритъ архiеп. Ѳеофанъ, имѣетъ своимъ первоисточникомъ идеологію папизма: «се жало зміино есть, папежскій се духъ», ибо священство есть лишь «иной чинъ въ народѣ, а не иное государство». Этотъ священническій чинъ также подлежитъ надзору и заботамъ Государя, ибо послѣдній есть не свѣтскій владыка, а Государь христіанскій, въ таинствѣ священнаго коронованія давшій обѣтъ Богу блюсти въ правовѣріи и благочестіи ввѣренный ему Богомъ христіанскій народъ. Въ манифестѣ объ учрежденіи духовной коллегіи эта мысль архiеп. Ѳеофана выражена такъ: «по долгу богоданныя намъ власти попеченія о исправленіи народа нашего … , посмотря на духовный чинъ, и видя въ немъ много нестроенiя и великую въ дѣлахъ его скудость, не суетный на совѣсти нашей возъимѣли мы страхъ, да не явимся неблагодарни Вышнему, аще толикая отъ Него получивъ благопоспѣшества во исправленіи какъ воинскаго, такъ и гражданскаго чина, пренебрежемъ и исправленіе чина духовнаго».

Архiеп. Ѳеофанъ совершенно правильно понималъ и убѣдительно показалъ, что воззрѣніе на Церковь, какъ на особое государство съ ея особою правительственною властью, имѣетъ своимъ источникомъ западно-католическій «папежскiй духъ». Паписты смѣшивали идущую отъ Бога власть священства, какъ совершителя таинствъ, съ его административно-распорядительной властью, которая не отъ Бога, а отъ людей. Божественное установленіе первой они переносили на вторую, и всѣ попытки ограниченія послѣдней разсматривали какъ святотатство. Эта схема, уже показавшая свой разрушительный характеръ на Западѣ, теперь нашла своихъ приверженцевъ и на русской почвѣ, гдѣ многіе стали думать, что первый епископъ — Патріархъ есть «вторый государь, самодержцу равносильный или и больше его», и что духовный чинъ есть «другое и лучшее государство».

Итакъ, власть православнаго монарха есть власть не свѣтская, а теократическая, вслѣдствіе этого богопомазанный Императоръ не только можетъ, но и обязанъ заниматься дѣлами Церкви. Это есть власть самодержавная, т.е. верховная, единоличная и нераздѣльная, она даетъ силу и санкцію дѣйствіямъ всѣхъ другихъ властей, включая и церковныя. Никто не можетъ противопоставить этой власти какую-то другую, параллельную или альтернативную, власть, а обязанъ склониться предъ ней какъ передъ властью самого Бога. Въ дѣлахъ земныхъ эта власть является абсолютной, и Церковь, какъ находящаяся на землѣ организація, также обязана повиноваться ей не за страхъ, а за совѣсть. Въ земной жизни самодержавный Монархъ есть глава Церкви, онъ есть крайній судія носящихъ священный санъ своихъ подданныхъ, которые должны засвидѣтельствовать свою вѣрность присягой и торжественно обѣщать въ дѣлахъ церковныхъ полагать «всѣмъ мыслямъ и словамъ и дѣйствіямъ своимъ, яко вину конечную, славу Божію и спасеніе душъ человѣческихъ и всей Церкви созиданіе» (Присяга членовъ Сѵнода), а не власть мірскую.

На этихъ принципахъ, вытекающихъ изъ древне-византійскаго пониманія Симфоніи, Православная Россійская Церковь благополучно просуществовала почти 200 лѣтъ вплоть до Февраля 1917 г.

Продолженіе