Церковные корни Февральскаго грѣха. Часть VIII

 

Продолженіе. Часть I см. ЗДѢСЬ, часть II см. ЗДѢСЬ, часть III см. ЗДѢСЬ, часть IV см. ЗДѢСЬ, часть V см. ЗДѢСЬ, часть VI см. ЗДѢСЬ, часть VII см. ЗДѢСЬ

 

 

41.

Намъ остается разсмотрѣть отношеніе къ Февральскому грѣху въ Русской Зарубежной (РПЦЗ) и Катакомбной Церквахъ, которыя оказались единственными частями распавшейся «тихоновской» Церкви, сохранившими каноническій епископатъ. Обсуждать ситуацію съ Февральскимъ грѣхомъ въ совѣтскомъ осколкѣ «тихоновской» Церкви - сергіанской Московской «патріархіи» особо смысла нѣтъ, поскольку сдѣлавшись составной частью совѣтскаго антихристіанскаго государства, эта структура перестала имѣть какое-либо отношеніе не только къ Церкви, но и къ христіанству вообще.^[1]

Въ цѣломъ самосознаніе Катакомбной и Зарубежной Церквей характеризуется двойственностью и непослѣдовательностью по отношенію къ Февральскому грѣху.

Съ одной стороны чудовищныя послѣдствія революціи были слишкомъ очевидны для церковныхъ людей, чтобы не вызвать ея осужденія и не возбудить желанія вернуться къ порядкамъ, разрушеннымъ революціей. Съ этой точки зрѣнія исторія обѣихъ частей Русской Церкви даетъ отрадные примѣры отказа отъ многочисленныхъ февральскихъ заблужденій, возвращенія къ идеѣ церковнаго монархизма, пониманія величія подвига и глубины святости послѣдняго Русскаго Царя, осознанія необходимости искренняго покаянія въ грѣхахъ, приведшихъ къ революціи и паденію Имперіи. Но съ другой стороны, произошедшая переоцѣнка цѣнностей коснулась лишь отдѣльныхъ лицъ, а не всего церковнаго организма, и потому серьезныхъ практическихъ послѣдствій она не имѣла. Связано это было, прежде всего, съ личной причастностью большинства членовъ Катакомбной и Зарубежной Церквей къ Февральскому отступничеству отъ Царя. Открыто признать эту причастность имѣли мужество очень и очень немногіе. Отсюда слѣдовала половинчатость въ отношеніи Февраля: онъ хоть и осуждался, но корни его искали гдѣ угодно, только не въ церковной средѣ, и виновниками его указывали кого угодно, только не представителей епископата и клира Православной Церкви. Соотвѣтственно наблюдалась и избирательность въ отношеніи послѣдствій Февраля: отвергались и осуждались только тѣ изъ нихъ, къ которымъ не была причастна церковная іерархія.

Такъ и Катакомбная и Зарубежная Церкви упорно продолжали держаться за фикцію такъ называемаго «Всероссійскаго Помѣстнаго Собора», ошибочно полагая, что отреченіе отъ этого самочиннаго сборища лишаетъ ихъ каноническихъ основаній своего существованія. Въ дѣйствительности же этотъ «Соборъ», какъ и всё порожденное революціей, могъ дать Церкви только несчастья и каноническое неустройство, и вдвойнѣ абсурдно было цѣпляться за этотъ нелегитимный «Соборъ», когда, начиная со второй половины 20-хъ годовъ, сама жизнь разрушила искусственныя бумажныя конструкціи, имъ созданныя, и вернула бытіе Катакомбной и Зарубежной Церквей въ каноническое русло. Столь же неправильнымъ было ссылаться на этотъ февральскій «Соборъ» и его постановленія въ полемикѣ съ еретикомъ Сергіемъ (Страгородскимъ), поскольку сергіанская ересь была не отрицаніемъ Февраля, а его логическимъ развитіемъ. Напримѣръ, однимъ изъ излюбленныхъ доводовъ противъ требованія Деклараціи дать подписку о лояльности совѣтской власти, была ссылка на постановленіе «Собора», разрѣшавшее членамъ Церкви придерживаться любыхъ политическихъ взглядовъ. Въ дѣйствительности же это постановленіе было столь же далеко отъ истиннаго Православія, что и сергіанская «лояльность». Членъ Церкви вовсе не свободенъ въ своихъ политическихъ взглядахъ, а обязанъ придерживаться взглядовъ и убѣжденій монархическихъ, и сергіанскую подписку нельзя было давать исключительно по этой причинѣ.

Столь болѣзненная привязанность къ «Собору» объяснялась, главнымъ образомъ, тѣмъ, что многіе Отцы Катакомбной и Зарубежной Церквей были участниками этого беззаконнаго сборища, и имъ трудно было быстро переломить себя и признать, что тогда они въ послефевральскомъ угарѣ и ослѣпленіи занимались не строительствомъ Церкви, а Ея разрушеніемъ.

Документальныя свидѣтельства о жизни Катакомбной Церкви достаточно скудны, и потому возсоздать полную картину отношенія ея членовъ къ Февральскому грѣху затруднительно. Какого-то единаго воззрѣнія на Февральскую революцію и связанное съ нею отреченіе отъ священной идеи православной монархіи Катакомбная Церковь такъ и не выработала.

Съ одной стороны среди ея іерарховъ были люди, которые отвергли лжеученіе патріарха Тихона объ «аполитичности» и возвратились къ православному ученію о Самодержавной монархіи какъ политическомъ идеалѣ Церкви. Такъ іосифлянскій епископъ священномученикъ Сергій (Дружининъ) на допросѣ въ ГПУ исповѣдалъ, что

 

«Истинное Православiе можетъ существовать только при монархѣ. Только онъ одинъ можетъ возстановить миръ и любовь, только монархическiй строй можетъ возстановить порядокъ въ разоренной Россiи и дать возможность Церкви процвѣтать на погибель всѣхъ гонителей Православной Церкви… Государя я считалъ и считаю Помазанникомъ Божьимъ, который всегда былъ съ нами, съ нами молился и вмѣстѣ съ нами велъ борьбу съ хулителями Церкви…»

 

Другой іосифлянскій архіерей архіепископъ Димитрій (Любимовъ) въ своихъ показаніяхъ слѣдователю ГПУ даетъ полностью православный критерій «власти отъ Бога», отъ котораго іерархи Русской Церкви отказались въ Февралѣ 1917 года, признавъ масонскую революцію и порожденную ею власть богоугодными:

 

«Совѣтская власть по религiознымъ соображенiямъ не является для насъ государственной властью. Властью называется іерархія, когда не только мнѣ кто-то подчиненъ, а и я самъ подчиняюсь выше меня стоящему, т.е. всё это восходитъ къ Богу, какъ источнику всякой власти. Иначе говоря, такой властью является Помазанникъ Божій, монархъ».^[2]

 

Однако съ другой стороны значительная часть, а возможно и большинство членовъ Катакомбной Церкви продолжали держаться тихоновской линіи «аполитичности» и вину Сергія (Страгородскаго) находили лишь въ томъ, что онъ отошелъ отъ этой «аполитичности» и занялся политическимъ обслуживаніемъ совѣтской власти.^[3] 

Наконецъ, были въ Катакомбной Церкви и такіе люди, которые въ своей борьбѣ съ сергіанствомъ исходили изъ провозглашеннаго Февралемъ масонскаго идеала «свободной Церкви въ свободномъ государствѣ». У этихъ членовъ Катакомбной Церкви не было никакого сожалѣнія объ уничтоженной революціей Симфоніи Церкви и Царства, т.к. по ихъ мнѣнію, Сѵнодальная система управленія также подавляла «свободу» Церкви, какъ её подавляютъ нынѣ большевики. Яркимъ представителемъ этого направленія былъ извѣстный епископъ-цареборецъ Андрей (Ухтомскій), который церковную борьбу съ Сергіемъ (Страгородскимъ) разсматривалъ какъ продолженіе своей прежней революціонной борьбы съ «деспотизмомъ самодержавія» и «ставленниками Распутина». Въ своей «Политической исповѣди» (1928 г.), написанной въ высшей степени хамскомъ и развязномъ тонѣ по отношенію къ Православному Самодержавію вообще и благочестивымъ Русскимъ Императорамъ, въ частности, Ухтомскій пишетъ слѣдующее:

 

«Я никогда не былъ идолопоклонникомъ ни предъ царемъ и ни предъ кѣмъ. И при царѣ я былъ, прежде всего, епископомъ и гражданиномъ. Остаюсь такимъ и нынѣ, но теперь мнѣ приходится вести борьбу не съ «Союзомъ Русскаго Народа», а съ обновленцами и сергіевцами, которые нынѣ дѣлаютъ дѣло «Союза Русскаго народа» подъ новой вывѣской».

 

Болѣе того, будучи ярымъ революціонеромъ и ненавистникомъ Самодержавія, Ухтомскій подлинными гонителями Церкви считалъ именно Русскихъ Императоровъ и Императрицъ, тогда какъ большевиковъ онъ разсматривалъ скорѣе какъ церковныхъ благодѣтелей. Его восхищалъ ленинскій декретъ объ отдѣленіи Церкви отъ государства, въ которомъ Ухтомскій видѣлъ осуществленіе своего любимаго масонскаго принципа «свободы совѣсти». Въ той же «Исповѣди», которая просто пестритъ богохульными и революціонными перлами,^[4] Ухтомскій выражаетъ пожеланіе, «чтобы нынѣшній законъ объ отдѣленіи Церкви отъ государства оставался дѣйствующимъ навсегда. Этотъ законъ, есть, безспорно, одинъ изъ лучшихъ, которые дала намъ революція». Революціонеръ Страгородскій возмущалъ революціонера Ухтомскаго не тѣмъ, что тотъ хочетъ «быть православнымъ и въ то же время сознавать Совѣтскій Союзъ нашей гражданской Родиной» (Ухтомскій и самъ этого хотѣлъ), а именно нежеланіемъ воспользоваться этимъ «благодѣяніемъ» совѣтской власти и стремленіемъ снова связать Церковь съ государствомъ.^[5]

Сходныхъ воззрѣній держатся и авторы катакомбнаго воззванія «Всѣмъ вѣрнымъ чадамъ Христовой Церкви», написанномъ осенью 1927 года по поводу распоряженія Сергія (Страгородскаго) о богослужебныхъ молитвахъ за совѣтскую власть. Въ этомъ документѣ сѵнодальный періодъ Русской Церкви приравнивается къ гоненіямъ, которымъ Христіанская Церковь подвергалась на всёмъ протяженіи своей исторіи отъ Нерона до Ленина:

 

«Церковь терпѣла насиліе отъ римскихъ императоровъ языческихъ; терпѣла насиліе отъ Греко-римскихъ императоровъ еретическихъ, благодаря которымъ были еретическіе соборы вродѣ Копронимова собора въ 754 г. Церковь терпѣла насилія отъ греческихъ императоровъ политическихъ, которые съ цѣлью добиться военной помощи отъ западныхъ христіанъ противъ турокъ рѣшили подчинить восточную Православную Церковь главенству римскихъ папъ… Также и Русская Православная Церковь много разъ терпѣла насилія за сѵнодальный періодъ, какъ, напримѣръ, во времена Бирона. И самое учрежденіе св. Сѵнода было насиліемъ надъ Церковью…»

 

Нужно имѣть очень сильно поврежденное масонскими лжеученіями сознаніе, чтобы поставить Русскихъ Императоровъ и Императрицъ, никогда не покушавшихся на Православную вѣру и притѣснявшихъ лишь отдѣльныхъ представителей епископата, въ одинъ рядъ съ язычниками и еретиками, нападавшими на православные догматы и гнавшими не отдѣльныхъ личностей, а всю Церковь цѣликомъ. Точно также и учрежденіе Сѵнода, если и было «насиліемъ», то только надъ папистскими притязаніями высшихъ іерарховъ, а ужъ никакъ не надъ Церковью. Сама же Церковь на протяженіи всего Сѵнодальнаго періода видѣла въ православныхъ Императорахъ и Императрицахъ своихъ защитниковъ, а не насильниковъ.

Такого рода разсужденія ярче всего свидѣтельствуютъ о томъ, что въ массѣ своей Катакомбная Церковь была далека отъ осужденія Февральскаго грѣха и покаянія въ немъ. Подавляющее большинство ея членовъ не видѣло очевидной связи между февральскимъ предательствомъ Русской Церковью своего историческаго защитника - Православнаго Царя и начавшимися черезъ годъ послѣ этого большевицкими гоненіями.  По крайней мѣрѣ, въ нашемъ распоряженіи нѣтъ никакихъ историческихъ свидѣтельствъ, доказывающихъ обратное.

Въ отличіе отъ Катакомбной Церкви исторія Зарубежной  Церкви хорошо документирована, что позволяетъ выяснить ея отношеніе къ проблемѣ Февральскаго грѣха съ достаточной полнотой.

Первый періодъ существованія Зарубежной Церкви неразрывно связанъ съ именемъ одного изъ виднѣйшихъ русскихъ іерарховъ митрополита Антонія (Храповицкаго). Это архіерей, имѣвшій до Февраля репутацію монархиста и черносотенца, въ революцію малодушно отступился отъ Царя, согласился считать его сверженіе съ Престола «отреченіемъ» и прекратилъ его поминовеніе за богослуженіемъ за два дня до того, какъ объ этомъ оффицiально распорядился революціонный Сѵнодъ. Заявлявшій до революціи, что «отъ вѣрности Царю меня можетъ освободить только его невѣрность Христу», митрополитъ Антоній послѣ Февраля православному Царю измѣнилъ и призналъ завѣдомо неправославное Временное правительство. Говорившій въ свое оправданіе въ началѣ революціи (5 марта), что «если бы Царь нашъ не отказался отъ власти и хотя бы томился въ темницѣ, то я бы увѣщевалъ стоять за него и умирать за него», онъ въ дальнѣйшемъ, когда Государь дѣйствительно попалъ въ темницу, ни стоять, ни тѣмъ болѣе умирать за него уже не призывалъ. Митрополитъ Антоній былъ активнымъ участникомъ такъ называемаго «Всероссійскаго Помѣстнаго Собора» и ярымъ сторонникомъ патріаршества, позабывъ, что безъ Царя идея Патріарха теряетъ всякій смыслъ.

Вмѣстѣ съ тѣмъ, попавъ въ эмиграцію и возглавивъ РПЦЗ, митрополитъ Антоній оказался однимъ изъ первыхъ, кто всталъ на путь рѣшительнаго осужденія Февраля. Карловацкiй Соборъ 1921 г, проходившій подъ его предсѣдательствомъ, прямо высказался за возстановленіе на Всероссійскомъ Престолѣ законнаго Царя изъ Дома Романовыхъ. Чуть позднѣе, въ 1924 году соотвѣтствующее прошеніе о «возстановленіи престола православныхъ царей» было введено въ молитву о спасеніи Россіи, читаемую за литургіей. Самъ митрополитъ Антоній считалъ принятыя Соборомъ рѣшенія недостаточными и въ 1922 году въ статьѣ «Церковь и политика» писалъ, что Карловацкiй Соборъ

 

«если въ чемъ провинился, то развѣ въ томъ, что онъ не высказалъ съ достаточной силою осужденія революціи 1917 года и низверженія Государя. Кто же будетъ отрицать, что февральская революція была столько же богоборческой, сколько и противомонархической? Кто можетъ осуждать большевицкое движеніе и въ то же время одобрять Временное правительство?»

 

Позднѣе митрополитъ Антоній оффицiально призналъ Великаго Князя Кирилла Владиміровича Императоромъ Всероссійскимъ и призвалъ къ повиновенію ему какъ законному Государю всѣхъ членовъ Церкви.

Однако въ цѣломъ при митрополитѣ Антоніи рѣшительнаго осужденія Февральскаго грѣха въ Зарубежной Церкви не случилось. Ни одно изъ постановленій революціоннаго Сѵнода отмѣнено не было. Само участіе Церкви въ Февральской революціи стыдливо замалчивалось.^[6] Продолжалось поклоненіе передъ идоломъ «Всероссійскаго Помѣстнаго Собора» и фигурой патріарха, отъ которыхъ РПЦЗ выводила свое преемство. Монархическія усилія митрополита Антонія и группы его единомышленниковъ наталкивались на мощное сопротивленіе идейныхъ февралистовъ, составлявшихъ въ РПЦЗ большинство. Самъ митрополитъ Антоній, порвавъ съ Февралемъ, публично не осудилъ своей личной причастности къ нему, чѣмъ въ значительной степени обезцѣнилъ свое возвращеніе къ церковному монархизму. Болѣе того,  изъ пережитаго страшнаго революціоннаго опыта митрополитъ Антоній сдѣлалъ до крайности абсурдный и почти кощунственный выводъ, что причиной революціи стали «грѣхи династіи» противъ Церкви, а убійство Царя-Мученика Николая стало расплатой за эти «грѣхи».

Такъ, въ статьѣ «Открытое письмо ген. П.Н. Краснову» («Царскій вѣстникъ», №38) Храповицкiй писалъ буквально слѣдующее:

 

«Бѣдствія, постигшія династію и Россію, явились Божіимъ отмщеніемъ за ея посягновенiя на Церковь, завершившiяся провозглашеніемъ царя главою Церкви въ 1797 году. Тогда Господь, какъ передъ Всемірнымъ потопомъ, сказалъ вторично въ Себѣ: «Не вѣчно Духу Моему быть пренебрегаемымъ человѣками; потому что они плоть; пусть будутъ дни ихъ сто двадцать лѣтъ» (Быт.6:3). Такъ ровно черезъ 120 лѣтъ послѣ 1797 года наступила всеуничтожающая большевицкая революція».^[7] 

 

Въ другомъ мѣстѣ онъ выразился еще циничнѣе, заявивъ, что

 

«Государь Николай Александровичъ … принялъ чашу страданій за грѣхи династіи, которая, какъ царица въ «Золотой Рыбкѣ» Пушкина не удовлетворилась стяжаніемъ наивысшей земной власти, но восхотѣла себѣ и власти божественной (а власть Помазанниковъ Божіихъ и является божественной по своему происхожденію, поэтому если Русскіе Цари чего-то тамъ и «восхотѣли», то только того, что принадлежало имъ по праву - А.К.)… Послѣдній грѣхъ, окончательно предопредѣлившій Божію кару, былъ совершенъ въ 1797 году, но десница Божія опустилась на голову менѣе виновнаго Павла I-го и совершенно неповиннаго въ богопротивленіи Николая II-го».^[8]

 

Иными словами, митрополитъ Антоній даже послѣ всѣхъ жестокихъ историческихъ уроковъ оставался упорнымъ приверженцемъ русскаго папизма и продолжалъ все валить съ больной головы на здоровую.  Причину революціи онъ видѣлъ не въ предательствѣ Царя всѣми слоями русскаго общества и въ первую очередь духовенствомъ, а, наоборотъ, въ самихъ Русскихъ Царяхъ и Царицахъ, которые своей церковной политикой довели дѣло до того, что Господь Богъ обрушилъ на династію Романовыхъ и лично на Царя-Мученика Николая II свой праведный гнѣвъ.^[9] Откровенно говоря, намъ трудно понять, чѣмъ эти постыдныя обвиненія, исходящія изъ устъ какъ бы монархиста, по существу отличаются отъ клеветнической большевицкой пропаганды, которая во всѣхъ несчастьяхъ «пролетаріата» винила «царскій режимъ» и причину революціи находила въ насиліяхъ этого «режима» надъ «пролетаріатомъ». Естественно, что при такомъ міровоззрѣніи митрополитъ Антоній былъ неспособенъ увидѣть ни церковные корни Февральской революціи, ни прямой связи между благословеніемъ этой революціи русскимъ духовенствомъ и послѣдовавшей за этимъ карой Божіей въ видѣ большевицкій гоненій.^[10]

При преемникѣ митрополита Антонія митрополитѣ Анастасіи (Грибановскомъ) существеннаго продвиженія въ вопросѣ осужденія и преодолѣнія Февральскаго грѣха въ РПЦЗ также не произошло. Самъ митръ. Анастасій былъ извѣстенъ почитаніемъ Царя-Мученика, но при этомъ, какъ и его предшественникъ, избѣгалъ говорить о причастности высшаго духовенства и себя лично къ Февральскому грѣху. Напримѣръ, въ своемъ знаменитомъ «Похвальномъ словѣ», посвященномъ памяти убитыхъ большевиками митрополитовъ Владиміра (Богоявленскаго) и  Веніамина (Казанскаго), онъ сознательно умалчиваетъ объ активномъ участіи этихъ архіереевъ въ сверженіи монархіи и недопущеніи ея реставраціи, слѣдствіемъ чего и сталъ приходъ къ власти большевиковъ, отъ рукъ которыхъ митрополиты и пострадали.

Крупнымъ событіемъ въ началѣ первоiераршества митрополита Анастасія сталъ II Всезарубежный Соборъ, проходившій въ 1938 году въ Сремскихъ Карловцахъ. Этотъ Соборъ помимо очень сильнаго Посланія, въ которомъ Февральскій грѣхъ предательства и убійства Помазанника Божія  прямо назывался главной причиной гибели Россіи, постановилъ вернуть въ чинопослѣдованіе Недѣли торжества Православія анаѳематизмъ о возстающихъ на Царскую власть, который былъ самочинно удаленъ участниками такъ называемаго «Всероссійскаго Помѣстнаго Собора». Однако при этомъ не послѣдовало никакого осужденія этого «Собора», дерзнувшаго на подобное богохульство, а также разъясненія, какъ такъ получилось, что на протяженіи цѣлыхъ 20 лѣтъ этотъ анаѳематизмъ былъ удаленъ изъ богослуженія.^[11]

Послѣ трагически закончившейся для Россіи Второй Мiровой войны Сѵнодъ РПЦЗ вынужденъ былъ перебраться изъ Югославіи въ демократическіе США. Нахожденіе въ масонской средѣ не могло способствовать поиску путей по преодолѣнію наслѣдія Февраля, а скорѣе затрудняло его. Послѣвоенные годы первоiераршества митрополита Анастасія въ этомъ отношеніи были отмѣчены лишь появленіемъ крупныхъ духовныхъ мыслителей (свтъ. Іоаннъ (Максимовичъ), архiеп. Аверкій (Таушевъ), архим. Константинъ (Зайцевъ) и дръ.), сумѣвшихъ съ позицій православной исторiософiи идейно осмыслить Февраль и его причины. Однако даже въ ихъ трудахъ вопросъ объ активномъ участіи духовенства въ сверженіи монархіи обходился стороной или разсматривался лишь въ руслѣ общей вины русскаго народа въ Февралѣ. Въ церковно-каноническомъ планѣ послѣ войны также не произошло никакихъ подвижекъ: РПЦЗ продолжала пользоваться искаженными революціей богослужебными текстами, изъ которыхъ были вымараны упоминанія о царяхъ;  на церковныхъ службахъ по-прежнему возносились молитвы о неправославныхъ, зачастую откровенно масонскихъ властяхъ странъ пребыванія РПЦЗ; авторитетъ и каноническій статусъ такъ называемаго «Всероссійскаго Помѣстнаго Собора» сомнѣнію  не подвергался; была создана искаженная февральскими миѳами оффицiальная церковная исторія.

Насколько безнадежно въ этотъ періодъ обстояло дѣло съ церковнымъ наслѣдіемъ Февраля, можно видѣть на примѣрѣ  журнала «Владимірскій вѣстникъ», извѣстнаго своимъ неутомимымъ обличеніемъ творцовъ и участниковъ Февральской революціи изъ военной и интеллигентской среды.  Даже на страницахъ этого строго монархическаго журнала церковный тропарь празднику Воздвиженія Креста Господня публиковался въ «демократической» февральской редакціи съ замѣной «благовѣрныхъ царей» на нѣкихъ «благовѣрныхъ людей». Вполнѣ закономѣрно, что при столь бережномъ отношеніи къ богослужебному наслѣдію Февраля «Владимірскій вѣстникъ» за версту обходилъ вопросъ объ участіи духовенства въ Февральской революціи и, громко крича объ измѣнѣ генераловъ и думскихъ политикановъ, хранилъ гробовое молчаніе объ измѣнникахъ и предателяхъ изъ числа высшихъ церковныхъ іерарховъ.

 

Первая страница православно-монархическаго журнала «Владимірскій вѣстникъ» за сентябрь 1953 года съ искаженнымъ церковными февралистами тропаремъ праздника Воздвиженія.

 

Третій Первоіерархъ РПЦЗ митрополитъ Филаретъ (Вознесенскій) въ отличіе отъ своихъ предшественниковъ къ Февральскому грѣху напрямую причастенъ не былъ, т.к. во время революціи былъ еще подросткомъ, поэтому у него не могло быть личныхъ причинъ, препятствующихъ преодолѣнію этого грѣха. Однако въ его время самосознаніе членовъ Зарубежной Церкви уже активно разрушалось либерально-масонскими идеями и лжеученіями, въ частности отношеніе къ демократіи какъ власти «отъ Бога» стало въ РПЦЗ господствующимъ. Въ такихъ условіяхъ митрополитъ Филаретъ долженъ былъ думать уже не о грѣхѣ Февраля, а скорѣе о томъ, какъ сохранить въ РПЦЗ хотя бы  то, что она уже имѣла.

При митрополитѣ Филаретѣ самымъ значительнымъ достиженіемъ на пути преодолѣнія февральскаго грѣха стала канонизація въ 1981 году святого Царя-Мученика Николая II и его Семьи. Однимъ этимъ актомъ смывалась вся та духовная и нравственная грязь, которую на протяженіи десятилѣтій выливали на Государя и Государыню, а всѣ ихъ ругатели и «критики» сразу попадали въ разрядъ богохульниковъ. Служба Царю-Мученику, составленная архіепископомъ Антоніемъ (Синкевичемъ), была исполнена покаянными мотивами и недвусмысленно упоминала о февральскомъ грѣхѣ.^[12]

Однако даже столь отрадное событіе какъ прославленіе Царя было смазано одновременной канонизаціей вмѣстѣ съ нимъ такихъ лицъ какъ митрополитъ Владиміръ (Богоявленскій) и патріархъ Тихонъ (Белавинъ), членовъ революціоннаго Сѵнода перваго состава и активныхъ участниковъ сверженія монархіи и совращенія русскаго народа въ грѣхъ клятвопреступленія, при этомъ въ богослужебномъ поминовеніи Новомучениковъ эти архіереи были поставлены выше Царя. Точно также на иконѣ Новомучениковъ и Исповѣдниковъ Россійскихъ, написанной къ прославленію архимандритомъ Кипріаномъ (Пыжовымъ), въ центрѣ образа находились эти два іерарха, а Царь (и притомъ безъ короны) въ полномъ соотвѣтствіи съ папистской доктриной оказался помѣщеннымъ среди мiрян.

 

Икона «Соборъ Новомучениковъ и Исповѣдниковъ Россійскихъ» РПЦЗ.

Лишенный всѣхъ знаковъ царскаго достоинства Царь-Мученикъ Николай II издѣвательски изображенъ въ видѣ «полковника Романова» и въ полномъ соотвѣтствіи съ догматами папизма причисленъ къ мірянамъ. Чуть ниже Государя изображенъ Царевичъ-Мученикъ Алексій, также лишенный короны и превращенный въ «ефрейтора Романова».

 

Само появленіе такой иконы неканоническаго письма, отражающей не православное, а католическое ученіе о мѣстѣ Царя въ Церкви, свидѣтельствовало о томъ, насколько неглубокимъ на тотъ моментъ было пониманіе Февральскаго грѣха въ РПЦЗ и недостаточнымъ покаяніе въ немъ. Также совершенно непостижимымъ выглядѣло причисленіе къ лику Новомучениковъ еп. Андрея (кн. Ухтомскаго) яраго цареборца, хулителя Самодержавія и персонально Государя Императора Николая II.^[13]

Во всемъ остальномъ, что касается февральскаго грѣха, никакихъ измѣненій  въ лучшую сторону при митрополитѣ Филаретѣ не случилось. Богослуженіе въ РПЦЗ совершалось по февральскимъ чинопослѣдованіямъ; продолжали возноситься молитвы за масонскія власти демократическихъ странъ Запада; активное участіе духовенства въ сверженіи монархіи по-прежнему упорно замалчивалось; отношеніе къ такъ называемому «Всероссійскому Помѣстному Собору» нисколько не измѣнилось; оффицiальная церковная исторія Февраля пополнилась новыми миѳами.

При четвертомъ Первоіерархѣ РПЦЗ митрополитѣ  Виталіи (Устиновѣ) вопросъ о Февралѣ вообще не поднимался. Этотъ періодъ характеризуется борьбой за само существованіе РПЦЗ, сохраненіе ея самостоятельности и независимости отъ міровыхъ антихристіанскихъ силъ. При митрополитѣ Виталіи Зарубежную Церковь окончательно захватила апостасія, однимъ изъ признаковъ которой стало безшумное исчезновеніе изъ молитвы о спасеніи Россіи прошенія о «возстановленіи престола православныхъ царей». Пожалуй, самымъ знаковымъ событіемъ этого періода, показавшимъ всю глубину духовнаго разложенія РПЦЗ февральскимъ грѣхомъ, стало изданіе службы съ акаѳистомъ святому равноапостольному великому князю Владиміру, спеціально пріуроченное къ 1000-лѣтію Крещенія Руси. Выпущенная огромнымъ тиражомъ и красочно оформленная служба имѣла «демократическую» февральскую редакцію съ повсемѣстной замѣной «Царя» на «народъ» и полностью изуродованной концовкой тропаря Великому князю. Трудно было придумать болѣе сильную профанацію празднованія 1000-лѣтія Крещенія Руси, чѣмъ массовое распространеніе богослужебныхъ текстовъ, отрицающихъ всякое участіе православныхъ Государей въ христіанскомъ просвѣщеніи нашего Отечества.

Такимъ образомъ, за всю исторію РПЦЗ правдиваго слова объ активномъ участіи церковной іерархіи въ сверженіи монархіи и установленіи демократіи сказано не было, равнымъ образомъ не было предпринято и никакихъ серьезныхъ церковныхъ усилій по преодолѣнію совершеннаго въ Февралѣ грѣха. Всѣ предпринимаемыя мѣры носили половинчатый характеръ, обличенія февральскаго грѣха были недостаточными, стремленіе оправдаться всегда перевѣшивало надъ желаніемъ покаяться въ этомъ грѣхѣ, молитвенно-богослужебная жизнь развивалась на основахъ, заложенныхъ Февральской революціей.

 

42.

Почти вся церковная литература о Февралѣ, написанная историками и публицистами РПЦЗ, характеризуется лукавымъ умолчаніемъ о той роли, которую сыграло духовенство въ сверженіи монархіи и утвержденіи демократическаго строя; неправославнымъ изложеніемъ ученія о Симфоніи и мѣстѣ Царя въ Церкви; широкимъ миѳотворчествомъ, подмѣняющимъ реальную исторію, и даже открытымъ извращеніемъ фактовъ.

Такъ въ фундаментальной работѣ архіепископа Серафима (Соболева) «Русская идеологія», написанной по благословенію II Всезарубежнаго Собора и посвященной разъясненію основъ православнаго Самодержавія, повторяется старая либерально-масонская ложь объ «уничтоженіи симѳоніи властей» Императоромъ Петромъ Великимъ^[14], которое якобы и стало первопричиной гибели Россіи, а въ качествѣ идеала церковно-государственныхъ отношеній преподносится концепція «православнаго папизма» патріарха Никона. Однако именно усвоеніе большинствомъ русскихъ іерарховъ папистскихъ заблужденій стало одной изъ причинъ недовольства архіереевъ церковной властью Царя, вылившегося, въ концѣ концовъ, въ февральское предательство.

Въ работѣ извѣстнаго историка Н. Тальберга «Чаемая монархія» вопросъ о симѳоніи Церкви и Царства ложно сводится къ проблемѣ взаимоотношеній Царя и Патріарха, при этомъ идеальнымъ признается дуализмъ патріаршей и царской власти при полномъ ихъ равноправіи. На самомъ же дѣлѣ такое уравниваніе Царя и Патріарха ничего общаго съ Симѳоніей не имѣетъ. Въ лицѣ Царя сосредоточена вся полнота государственной власти, такъ что Царь и государство являются понятіями тождественными (отсюда и наименованіе Царя Государемъ). Царство безъ Царя не только невозможно, но и немыслимо. В то же время Патріархъ никоимъ образомъ Церкви не тождествененъ (подобное есть только въ папизмѣ), и послѣдняя можетъ спокойно существовать и безъ Патріарха. Поэтому для симѳоніи Царь есть элементъ абсолютно необходимый, а Патріархъ лишь вспомогательный и совсѣмъ необязательный.^[15] Между Царемъ и Патріархомъ существуетъ принципіальное неравенство, и первый изъ нихъ въ условiяхъ симѳоніи всегда главенствуетъ надъ вторымъ.

У цѣлаго ряда авторовъ, включая даже такого крупнаго авторитета РПЦЗ какъ архіепископъ Аверкій (Таушевъ), встрѣчается чисто февралистское истолкованіе явленія «Державной» иконы Божіей Матери, согласно которому это явленіе якобы означаетъ, что со 2 марта 1917 года Россіей вмѣсто Государя незримо «правитъ» сама Пресвятая Богородица, взявшая попеченіе о Россіи и русскомъ народѣ въ свои руки. Данное толкованіе является совершенно произвольнымъ. Поскольку такое царствованіе Божіей Матери есть разновидность теократіи, а теократія (т.е. прямое божественное правленіе), несомненно, лучше монархіи, то и революція, свергнувшая Царя земного и «приведшая къ власти» Царицу Небесную, получается уже не зломъ, а величайшимъ благомъ и проявленіемъ милости Божіей къ русскому народу. Въ дѣйствительности же явленіе «Державной» иконы гораздо правильнѣе понимать какъ указаніе на приближающійся гнѣвъ Божій и страшную кару за февральскій клятвопреступный бунтъ противъ Царя - Помазанника Божьяго, отвратить которые возможно только обратившись къ Богородицѣ со слезной молитвой о возстановленіи престола православныхъ царей. Въ 1917 году Россія потеряла покровительство Божіей Матери, которая отвенулась отъ насъ за предательство Царя и попраніе клятвы 1613 года, и съ тѣхъ поръ Русскимъ народомъ правитъ не Она, а сатанисты.^[16]

Такъ называемый «Всероссійскій Помѣстный Соборъ» практически во всѣхъ сочиненіяхъ церковныхъ историковъ Зарубежья предстаетъ какъ исключительно лучезарное событіе и является абсолютно неприкасаемымъ для критики. Напримѣръ, извѣстный исповѣдникъ проф. И.М.Андреевъ въ своей работѣ «Краткій обзоръ исторіи Русской церкви отъ революціи до нашихъ дней» называетъ этотъ «Соборъ» не иначе какъ «величайшимъ чудомъ милости Божіей». Получается, что при власти Помазанника Божія Господь сотворить этого «чуда» не пожелалъ, и лишь послѣ сверженія Помазанника и прихода къ власти масоновъ настали условія для проявленія подобнаго рода «милостей Божіихъ». При такомъ пониманіи происходящаго ничего не остается, какъ признать и саму Февральскую революцію «чудеснымъ» событіемъ, приведшимъ къ власти людей, способныхъ по «милости Божіей» творить «чудеса» при Самодержавіи невозможныя.

Почти всѣ церковные историки РПЦЗ активно занимались переписываніемъ исторіи Февраля и перетолкованіемъ фактовъ съ цѣлью вывести церковную іерархію изъ числа виновниковъ февральской катастрофы.

Такъ, уже упоминавшійся нами профессоръ Н.Тальбергъ въ статьѣ «Передъ судомъ правды» (1922), спеціально посвященной разбору виновности различныхъ сословій Русскаго народа въ революціи, упрекаетъ духовенство лишь въ томъ, что оно

«въ предреволюціонный періодъ пропустило нарастаніе величайшаго грѣха - клятвопреступленія. Вознося молитвы за Благочестивѣйшаго Самодержавнѣйшаго Великаго Государя, оно не сумѣло объяснить народу, какой глубокій религіозный смыслъ заложенъ въ идею Помазанника Божія».

О томъ же, что именно духовенство вовлекло народъ въ грѣхъ клятвопреступленія, приведя его къ присягѣ самозванцамъ, и принародно стало молиться за «благовѣрное» Временное правительство, свергшее и арестовавшее «Благочестивѣйшаго Самодержавнѣйшаго Великаго Государя», проф. Тальбергъ предпочелъ «скромно» умолчать.^[17]

Оффиціальный біографъ митрополита Антонія (Храповицкаго) архіепископъ Никонъ (Рклицкій) въ своемъ многотомномъ «Жизнеописаніи блаженнѣйшаго Антонія…» ключевымъ событіямъ февраля-марта 1917 гъ, связаннымъ съ такъ называемымъ «отреченіемъ» Государя отъ Престола, удѣляетъ менѣе одной (!) страницы. Процессъ перехода власти отъ Государя Николая II къ Временному правительству излагается архіепископомъ Никономъ въ строгомъ соотвѣтствіи съ февральской миѳологіей, затѣмъ преосвященный авторъ заключаетъ:

«Такимъ образомъ, Русская Православная Церковь, не принимая никакого (?) участія въ происшедшей въ Россіи революціи, фактически должна была (??) признать Временное правительство временной законной властью Русскаго государства, возносить о немъ въ церквяхъ на общественныхъ богослуженіяхъ молитвы какъ «о благовѣрномъ правительствѣ» и подчиниться его распоряженіямъ».

Послѣ этого архіепископъ Никонъ сразу же переходитъ къ ожесточенной критикѣ «благовѣрнаго правительства» и его церковной политики, не поясняя, правда, почему, несмотря на столь великіе безобразія этого правительства, Церковь до послѣдняго продолжала «возносить о немъ молитвы» и «подчиняться его распоряженіямъ». Утвержденіе архіепископа Никона о томъ, что Церковь «не принимала никакого участія въ революціи» является откровенной ложью. Церковь активно участвовала въ революціи, но, къ сожалѣнію, не въ качествѣ контрреволюціонной силы, борющейся за реставрацію монархіи, а въ качествѣ попутчицы «благовѣрнаго Временнаго правительства» и его помощницы въ дѣлѣ разрушенія монархическихъ началъ русской жизни и насажденія новыхъ демократическихъ порядковъ.

Другой известный идеолог РПЦЗ еп. Григорий (Граббе) в своей книге «Русская Церковь перед лицом господствующего зла» дает следующее, заведомо искаженное, описание февральских событий:

«Государственный переворотъ въ февралѣ-мартѣ 1917 года осуществился для большинства русскихъ людей совершенно неожиданно. Онъ всѣхъ засталъ врасплохъ, въ томъ числѣ, конечно, и Святѣйшій Правительствующій Сѵнодъ. Большинство членовъ его къ тому же было въ отсутствіи, уѣхавъ изъ Петрограда въ свои епархіи съ наступленіемъ Великаго поста. [...] Всё происходило невѣроятно быстро. Сѵнодъ смогъ собраться только тогда, когда всё уже было кончено, и почти сразу былъ измѣненъ и его составъ, а оберъ-прокуроромъ назначенъ В.Н.Львовъ, не вполнѣ нормальный фантазеръ. Мало кто въ тотъ моментъ понялъ всё значеніе происшедшаго, […] понялъ, что принявъ этотъ переворотъ, русскій народъ совершилъ грѣхъ клятвопреступленія, отвергъ царя — Помазанника Божія».

Въ дѣйствительности же Февральская революція готовилась давно и цѣленаправленно и «неожиданной» она ни для кого не была. Члены Сѵнода никуда изъ Петрограда не уѣзжали; революція разыгрывалась у нихъ буквально подъ окнами; составъ Сѵнода былъ измѣненъ не «почти сразу», а черезъ полтора мѣсяца, въ теченіе которыхъ перешедшій на сторону революціи Сѵнодъ активно содѣйствовалъ «благовѣрному Временному правительству» въ утвержденіи «новой власти», а «не вполнѣ нормальный фантазеръ» и масонъ В.Н. Львовъ былъ принятъ членами Сѵнода съ восторгомъ какъ «преданный сынъ Православной Церкви». Что касается грѣха клятвопреступленія, совершеннаго якобы по «непониманію», то резонно спросить самого автора подобнаго тезиса: понималъ ли онъ самъ и члены защищаемаго имъ революціоннаго Сѵнода «всё значеніе» православнаго Самодержавія, клятвы передъ Крестомъ и Евангеліемъ и анаѳемы о возстающихъ на Царскую власть?

Послѣдній крупный мыслитель РПЦЗ протоіерей Левъ Лебедевъ въ своемъ фундаментальномъ трудѣ «Великороссія: жизненный путь» рѣшительно отвергаетъ обвиненіе Церкви въ томъ, что «признаніемъ Временнаго Правительства она предала Православное Самодержавное Царство, стала на сторону революціи». По мнѣнію о. Льва «это типичное кабинетное заблужденіе», родившееся «отъ невнимательности къ фактамъ». Факты же эти, полагаетъ о. Левъ, указываютъ на то, что

«іерархія Русской Церкви просто послѣдовала призыву и указанію законныхъ Самодержцевъ, признавшихъ Временное Правительство и призвавшихъ всѣхъ вѣрноподданныхъ подчиниться ему, впредь до Учредительнаго собранія!»

Однако данное «объясненіе» о. Льва само наталкивается на такіе неопровержимые факты какъ клятва 1613 года на вѣрность Дому Романовыхъ, которая была дана на вѣчныя времена, а вовсе не «до Учредительнаго собранія»; анаѳема въ Недѣлю торжества Православія, подъ которую попали всѣ члены Временнаго правительства, и Посланіе Сѵнода отъ 9 марта 1917 г, объявлявшее антимонархическую революцію выраженіемъ «воли Божіей». Никакъ не объясняетъ о. Левъ, и почему это «законные Самодержцы» вдругъ призвали «всѣхъ вѣрноподданныхъ» подчиниться Временному правительству, а не оставаться, какъ и прежде, вѣрными самимъ законнымъ Самодержцамъ. О. Левъ совершенно не замѣчаетъ, что его «объясненіе» неизбежно приводитъ къ выводу о томъ, что сама Февральская революція или вообще не имѣла мѣста, или же произошла по «призыву и указанію законныхъ Самодержцевъ». Наконецъ, внѣ поля зрѣнія о. Льва оказывается и такой фактъ, что РПЦЗ на Карловацкомъ Соборѣ вопреки «указанію законныхъ Самодержцевъ» отреклась отъ Учредительнаго собранія.

Діаконъ Владиміръ Степановъ (Русакъ) въ своей нашумѣвшей книгѣ «Свидѣтельство обвиненія», посвященной исторіи Русской Церкви послѣ революціи, начинаетъ свое изложеніе почему-то сразу съ Октября 1917 гъ, начисто игнорируя предыдущій періодъ съ Февраля по Октябрь, какъ будто его не существовало вовсе, или онъ имѣлъ совершенно ничтожное значеніе. Тотъ же авторъ въ своей «Исторіи Россійской Церкви», касаясь событій Февраля 1917 гъ, пишетъ, что «Царь — Помазанникъ Божій, помазующая его на царство Церковь и вѣнчанный Церковью съ Царемъ народъ представляли собой несліянное, но и нераздѣльное цѣлостное тріединство Православно-Самодержавно-Народнаго строя Россійскаго государства». Послѣ такого начала «за здравіе» о. Владиміръ по февральской традиціи называетъ сверженіе Царя съ престола «отреченіемъ», словно не замѣчая, что если дѣйствительно Царь, Церковь и народъ составляютъ «нераздѣльное цѣлостное тріединство», то такое «отреченіе» Царя есть его разрывъ и съ Церковью и съ народомъ, отреченіе отъ клятвы, данной при коронованіи, и, въ конечномъ итогѣ, отреченіе отъ Христа. Виновникомъ катастрофы у о. Владиміра оказывается самъ Царь, отрекшійся отъ Церкви и народа, тогда какъ въ дѣйствительности это народъ и Церковь отреклись отъ свергнутаго съ Престола Царя. Затѣмъ, о. Владиміръ описываетъ явленіе «Державной» иконы Божіей Матери съ обычнымъ для февралистовъ поясненіемъ, что этимъ «Божія Матерь какъ бы Сама принимаетъ на Себя бремя руководства Державой Россійской». На этомъ описаніе февральской революціи у автора заканчивается, и онъ переходитъ къ разсказу о беззаконномъ «Всероссійскомъ Помѣстномъ Соборѣ», всячески восхваляя послѣдній.

Книги о. Льва и о. Владиміра характерны тѣмъ, что опираются не на первичные документы Февраля, а на вторичный матеріалъ, въ основномъ онѣ построены на пересказѣ февральскихъ миѳовъ, сочиненныхъ ранѣе другими авторами. Въ этомъ отношеніи онѣ являются хорошей иллюстраціей высказыванія священномученика епископа Дамаскина (Цедрика) о томъ, что «ложь рождаетъ только ложь, и она не можетъ быть фундаментомъ Церкви». Однажды рожденная февральская ложь, запущенная въ широкій оборотъ и многократно растиражированная, начинаетъ восприниматься какъ абсолютная истина и некритически пересказываться даже вполнѣ благочестивыми людьми. Разумѣется, всѣ подобныя сочиненія, написанныя не на основѣ историческихъ фактовъ, а на основѣ миѳовъ и сомнительныхъ «свидѣтельствъ» людей, лично виновныхъ въ Февралѣ, не могутъ служить фундаментомъ для преодолѣнія Февральскаго грѣха и должны быть отвергнуты какъ некомпетентныя.

Книги архіепископа Никона и епископа Григорія представляютъ собой гораздо болѣе серьезный видъ искаженія истины. Оба этихъ автора долгіе годы были членами Архіерейскаго Сѵнода РПЦЗ, имѣли возможность ознакомиться съ архивами Сѵнода, по документамъ которыхъ они легко могли возстановить реальную, а не выдуманную историческую картину. Однако оба преосвященныхъ предпочли вмѣсто безпристрастной истины повѣдать своимъ читателямъ лукавую полуправду. Такимъ образомъ, здѣсь мы имѣемъ дѣло не съ некомпетентностью, а съ сознательнымъ сокрытіемъ истины и преднамѣреннымъ введеніемъ въ заблужденіе. Такое совращеніе читателей является вдвойнѣ опаснымъ, поскольку прикрыто авторитетомъ епископскаго сана.

 

Окончаніе слѣдуетъ.